Сыктывкарке Марине Кононовой было девять лет, когда началась Великая Отечественная война. С родителями и старшей сестрой она жила в татарской деревне Бондюга, которая сейчас включена в состав города Менделеевска. Утро 22 июня 1941 года девочка запомнила на всю жизнь – в этот день закончилось ее детство.
Они с отцом в четыре утра возвращались с ночной рыбалки: сыновей в семье не было, и отец часто брал на рыбалку младшую дочь. Когда лодка причалила к берегу, отец с дочерью увидели пять огненных столбов, поднимающихся из-за гор к небу. Видение было настолько страшным, что отец не на шутку встревожился. Тревога передалась и Марине. В тот же день по радио передали сообщение Молотова о начале войны. Как позже стало известно, свидетелями подобных знамений были не только жители Бондюги. Незадолго до начала войны знамения с неба видели многие люди из разных уголков страны. Старики говорили: «К войне». И не ошиблись.
По словам Марины Кононовой, в этот теплый день закончилось ее детство. И, несмотря на то что немцы не дошли до тех мест, где жила ее семья, тяжелое дыхание войны, несущей смерть и страдания, чувствовали даже дети в тылу.
– С Урала на Запад круглосуточно через нашу деревню летели тяжело груженные самолеты. Почему-то пролетали они так низко, что наши дома содрогались от их гула, и вместе с этим гулом содрогались наши души, – вспоминает собеседница издания. – Гул самолетов навевал страх и навсегда остался в памяти связанным с чем-то тревожным и пугающим.
За годы войны отца Марины Кононовой пять раз пытались забрать на фронт и пять раз возвращали обратно: он работал на Бондюжском химзаводе бригадиром в чугунолитейном цехе и был единственным мужчиной.
– Вон у меня стоит конь каслинского литья, – кивает хозяйка дома на стоящий в «стенке» сувенир. – Вроде сувенир, а весит ощутимо. А представьте, каково женщинам без мужской помощи было работать в этом цехе, где в войну, конечно, не сувениры отливали. За всю войну мы пять раз отца собирали на фронт, плакали, провожали, а потом опять встречали. Котомка с сухарями так и висела все время у двери наготове.
За Камой, на другом от деревни берегу, были озера, в которых водилось много рыбы, а по весне там же, на лугах, в большом количестве рос дикий лук и щавель. Бабы, оставшиеся без мужиков, целыми днями были задействованы на разных работах, и дети, что постарше, заботились о пропитании для своих многочисленных семей: трое и больше детей было обычным явлением.
По воспоминаниям сыктывкарки, она стала заправским паромщиком: на своей лодке перевозила мальчишек через многоводную Каму на другой берег.
– Однажды отвезла их и поплыла назад, – рассказывает она. – И только немного отплыла от берега, как начал опускаться густой туман. Я встала посреди реки и не знаю, куда плыть, а течение меня относит. И вдруг что-то как стукнется о лодку. Я перегнулась через борт, а там старичок-утопленник лежит вверх лицом с открытыми глазами. Тут и взрослый бы, наверное, испугался, а мне – десять лет. Как же я кричала.
На счастье, крик своей маленькой хозяйки услышала собака Альма, подбежала к берегу и громко залаяла. Ориентируясь на собачий лай, Марина выгребла к берегу.
Еще одним тяжелым воспоминанием о детстве стали скрывавшиеся в местных лесах дезертиры. Недалеко от деревни в лесу была пещера, где, по преданию старожилов, останавливался Степан Разин со своими разбойниками. После того как скрывавшиеся в лесах люди жестоко замучили девушку из соседней деревни, везшую на телеге через лес молоко с молокозавода, взрослые запретили детям ходить в лес за ягодами, грибами и орехами. Дети с ужасом и замиранием сердца слушали разговоры взрослых о том, что бежавшие с фронта дезертиры обосновались в пещере Степана Разина.
– Голодно очень было, – говорит Марина Кононова. – На человека в сутки выдавали 150 граммов хлеба. Смотришь на этот маленький брусочек хлеба и не знаешь, то ли его враз съесть, то ли растянуть удовольствие и по крошке отщипывать.
Но, несмотря на голод, люди последним делились с эвакуированными: кто картошки даст, кто капусты со своего огорода.
– Не знаю уж почему, но зимы военные были ужасно холодные, – продолжает женщина. – Школа наша отапливалась дровами, которые мы заготавливали сами: мальчишки валили деревья и потом кололи дрова, а мы, девчонки, лихо орудовали пилой – распиливали бревна. Но все равно в классе было очень холодно, и мы сидели на уроках в фуфайках и валенках. А мышей сколько было. Они у нас под ногами пищат и лезут прямо к нам в валенки, а нам их жалко, мы и рады, что согреваем их. Еще мне запомнилось, что волки очень свирепствовали, будто чуяли, что охотников в деревне не осталось. Учительница из нашей деревни шла из школы, которая была за рекой, в Шайтаново. За ней стая волков погналась. Она добежала до стога, успела его поджечь. Волки, как пионеры, сидели вокруг костра и ждали, когда он отгорит. Бабы из деревни видели все это, да не успели на помощь прийти.
Когда немцы подошли к Москве, по всей округе стали забирать мужчин, у которых оставалась бронь, и парней, достигших призывного возраста. Отряд новобранцев должен был отправиться на фронт с ближайшей станции, которая находилась в Набережных Челнах. Было начало зимы, река уже встала.
– Кто уж им отдал такой приказ, неизвестно, но пошли они по диагонали через петлистую излучину реки, сокращая путь, до деревни Шайтаново, чтобы оттуда идти на станцию. А на реке оказалась полынья, которую припорошило снегом. Так весь отряд вместе с подводами на глазах родных и близких, которые стояли на взгорке, ушел под лед. И мы, дети, там стояли и все видели. Вот уж горе-то было. Те годы вообще были нескончаемым горем для всей деревни: чуть ли не каждый день в каком-нибудь доме голосили по погибшему на фронте. Мы боялись шагов почтальона, – не может сдержать слез собеседница.
Но после войны счастье все-таки не обошло Марину Кононову стороной. Без отрыва от работы, учась на вечернем отделении, она окончила сначала ремесленное училище, потом институт. Всю жизнь преподавала в училище технические дисциплины. С мужем Юрием прожили вместе более полувека и воспитали двоих детей. Несколько лет назад сыктывкарка овдовела. Но, несмотря на возраст, до сих пор старается жить полной жизнью: поет в ветеранском хоре, пишет стихи. Военное детство научило ее любить и ценить каждый миг жизни и не падать духом от житейских трудностей.
Галина ГАЕВА
Фото Дмитрия НАПАЛКОВА
Оставьте первый комментарий для "Марина Кононова: «Мы боялись шагов почтальона»"