Один из островов «Архипелага ГУЛАГ»

Александр Солженицын в своей великой книге неоднократно упоминает лагеря в Коми республике

Нынешний год можно по праву назвать Годом Солженицына. 3 августа исполнилось десять лет со дня его смерти, а 11 декабря будет отмечаться столетие со дня его рождения. Судьба Александра Исаевича напрямую не связана с нашей республикой. Но в своем самом знаменитом произведении он никак не мог обойти стороной регион, буквально напичканный лагерями, в которых находились политзаключенные. Рассказ писателя о них далеко не полный, но ведь и сам автор назвал «Архипелаг ГУЛАГ» всего лишь «опытом художественного исследования».

Книга – лучший подарок

В самом конце 80-х годов прошлого столетия Александр Солженицын за свой счет издал огромным тиражом «Архипелаг ГУЛАГ», чтобы подарить его тем, кто прошел круги сталинского ада. Советскому государству он не доверял, а потому попросил раздать книги активистам только что созданного историко-просветительского общества «Мемориал».

Список адресов проживавших в Сыктывкаре репрессированных составил историк Михаил Рогачев, и мы с пачками книг отправились по местам их проживания.

Понятное дело, это были далеко не молодые люди. Но меня поразила их интеллигентность и какая-то излучаемая ими сила духа. Несколько лет спустя в Ухте на «Неделе совести» мне довелось наблюдать совершенно случайную встречу бывших политзэков и бывшего директора штрафного изолятора (ШИЗО). Это был сгорбленный и озлобленный старик, он сам подошел к нашей группе, но вовсе не за тем, чтобы попросить прощения у, возможно, тех, кого когда-то мучил в своем изоляторе.

Совсем иначе выглядели те, кто побывал и в СИЗО, и в ШИЗО, и просто в лагерях. Мне даже казалось, что они ростом выше этого карлика. Никто из них не таил зла на старичка – их ровесника. Они спокойно и довольно убедительно объясняли ему, что пострадали невинно, что обвинения, выдвинутые против них, совершенно абсурдны. Он же до сих пор был убежден, что все они «враги народа».

Но это было позже, а в конце 80-х я впервые увидел тех, кому в свое время приклеили этот отвратительный ярлык. И они встречали меня спокойно и приветливо. Получив подарок, бывшие политзэки благодарили меня и просили передать благодарность Александру Исаевичу.

Я просто кивал в ответ. Мне не хотелось разочаровывать их, признаваясь, что с Солженицыным я совсем не знаком. И даже общих знакомых нет, чтобы передать их спасибо. А обманывать, даже из благих побуждений, не позволяла совесть.

Каждый из этих людей своими воспоминаниями мог бы существенно дополнить подаренную им книгу. Этим, собственно, и занимается Коми республиканский фонд «Покаяние», уже издавший два десятка увесистых томов мартиролога, посвященного жертвам политических репрессий.

Однако без «Архипелага ГУЛАГ», возможно, не было бы ни этого фонда, ни мартиролога, ни мемориала жертвам политических репрессий в Сыктывкаре. Кто-то должен был пробить лед замалчивания «страшных лет России».

Солженицын работал над этой книгой тайно, не имея допуска в архивы, а потому и не может претендовать на полноту и точность изложения. Это дело нынешних исследователей.

Первые «метастазы»

По Солженицыну, советская карательная система зародилась практически сразу после прихода большевиков к власти. Однако начало Архипелагу ГУЛАГ положил Соловецкий лагерь особого назначения. Это была, по меткому выражению автора, раковая опухоль на теле страны, почти сразу начавшая давать метастазы. Коми стала одним из первых регионов, куда проникли злокачественные клетки.

Как пишет Александр Исаевич, уже летом 1929 года из Соловков на реку Чибью была послана экспедиция бесконвойных заключенных под руководством геолога М.В.Рущинского. Они занимались разведкой нефти, открытой еще в 80-х годах XIX века. Успех экспедиции привел к созданию Ухтлага. И он тоже стал давать «метастазы», распространился на северо-восток, захватил Печору и привел к образованию Ухтпечлага, имевшего Ухтинское, Печорское, Интинское и Воркутинское отделения, заложившие основы будущих самостоятельных лагерей.

А освоение столь обширного северного бездорожного края потребовало прокладки железной дороги от Котласа через Княжпогост на Воркуту. Что в свою очередь вызвало потребность в еще двух самостоятельных лагерях: Севжелдорлаге – на участке от Котласа до Печоры и Печорлаге – от Печоры до Воркуты.

Строилась дорога долго. Ее вымский участок от Княжпогоста до Ропчи был готов в 1938 году, а всю дорогу закончили в конце 1942-го.

Эту железную дорогу Солженицын вспоминает и в главе «Мы строим», в которой рассуждает о том, выгоден ли был государству рабский труд заключенных. Вот что он пишет: «А весь Печжелдорлаг строил дорогу на Воркуту – извилистую, как попало. А потом уже готовую дорогу стали выпрямлять. Это – за какой счет? А железная дорога Лальск (на реке Лузе) – Пинюг (и даже до Сыктывкара думали ее тянуть)? В 1938 какие крупные лагеря там согнали, 45 километров той дороги построили – бросили… Так все и пропало».

Конечно, тут есть неточности. Это был не Печжелдорлаг, а Печорлаг. Иногда его называют Печоржелдорлагом. Железную дорогу Пинюг – Сыктывкар начали строить в 1929 году. По словам историка Михаила Рогачева, дорога была построена на 80 процентов – отсыпана насыпь, созданы развязки, мосты, начали укладывать рельсы. Но в 1932 году Сталин решил, что это второстепенная стройка. Главный объект – Беломорско-Балтийский канал. И зэков сняли и отправили туда. Местные власти пытались что-то сделать, но ничего не получилось.

Ошибаясь в деталях, Александр Исаевич был прав в главном: «От всех этих причин не только не самоокупается Архипелаг, но приходится стране еще дорого доплачивать за удовольствие его иметь».

Куда подевались восемь тысяч кубов

В главе «На чем стоит Архипелаг» Солженицын сравнивает заключенных с крепостными, поскольку «весь главный смысл существования крепостного права и Архипелага один и тот же: это общественные устройства для принудительного и безжалостного использования дарового труда миллионов рабов». При этом зэкам на принудительной барщине не оставляли возможности работать на себя, рабочий день начинался в темноте и кончался, когда уже стемнело, не было для них святого дня воскресенья.

Но люди и к таким условиям приспосабливались как могли. И примером тому служит заключенный Устьвымлага, бывший заведующий райпо Василий Власов. Его приговорили к расстрелу с заменой на 20 лет лагерей. Как человека с неоконченным экономическим образованием его назначили одновременно нормировщиком и плановиком. И он, чтобы поддержать работяг-повальщиков, приписывал их бригадам лишние кубометры заготовленного леса. В одну из суровых зим, когда те от силы выполняли план на 60 процентов, он записывал 125. Работяги получали повышенные пайки и таким образом сумели пережить зиму. Но весной открылось, что леса вывезено намного меньше, чем повалено. Комиссия обнаружила недостачу восьми тысяч кубометров. Тогда Власов заявил, что члены комиссии поленились ходить по глубокому снегу, составил новую комиссию под собственным председательством и, не выходя из кабинета, «нашел» недостающий лес. Спустя два месяца начальство обнаружило пропажу, но Власов объяснил, что за пропажу восьми кубометров самому начальнику грозит не меньше пяти лет лагерей.

Кончилась эта история тем, что Власов за своего начальника составил записку, в которой докладывалось, что из-за весьма успешного повала леса минувшей зимой восемь тысяч кубометров не поспели вывезти по санному пути. По болотистому же лесу вывезти их невозможно. Дальше приводился расчет стоимости лежневой дороги и доказывалось, что вывозка этих восьми тысяч будет сейчас стоить дороже их самих. А через год, пролежав лето и осень в болоте, они будут уже некондиционные, заказчик примет их только на дрова. Управление согласилось с грамотными доводами, которые не стыдно показать и всякой иной комиссии, а потому списало эти восемь тысяч кубов.

Стоит отметить, что Устьвымлаг упоминается Солженицыным не раз и чаще не столь оптимистично: «Капитан Медведев (3-й лагпункт Устьвымлага) по нескольку часов ежедневно сам стоял на вышке и записывал мужчин, заходящих в женбарак, чтобы следом посадить. Он любил иметь всегда полный изолятор. Если камеры изоляторов не были набиты, он ощущал неполноту жизни. По вечерам он любил выстроить зэков и читать им внушения вроде: «Ваша карта бита! Возврата на волю вам не будет никогда, и не надейтесь!» В том же Устьвымлаге начальник лагпункта Минаков (бывший замнач Краснодарской тюрьмы, отсидевший два года за превышение власти в ней и уже вернувшийся в партию) самолично сдергивал отказчиков за ноги с нар; среди тех попались блатари, стали сопротивляться, размахивать досками; тогда он велел во всем бараке выставить рамы (25 градусов мороза) и через проломы плескать внутрь воду ведрами».

Искусство за колючей проволокой

О гулаговских музах можно написать не одну книгу. В лагерях на территории Коми АССР пребывали и творили бывший главный режиссер Большого театра Борис Мордвинов, первый исполнитель песни «Широка страна моя родная» Борис Дейнека. В детском парке Ухты стоит памятник Пушкину, созданный известным русским живописцем, музыкантом, поэтом, летчиком и авиаконструктором Николаем Бруни. Он ваял великого поэта, будучи заключенным Ухтпечлага. Этот список можно продолжить, и он будет длинным.

Солженицын упоминает лишь одно имя – кумира Ленинграда тенора Николая Печковского. Он попал в лагерь под Интой за то, что во время войны, оказавшись на оккупированной территории, давал концерты для немцев. Правда, как сказано в «Архипелаге ГУЛАГ», содержался знаменитый певец «в отдельном домике с двумя приставленными дневальными, в паек ему входило сливочное масло, сырые яйца и горячий портвейн. В гости он ходил обедать к жене начальника лагеря и к жене начальника режима. Там он пел, но однажды, говорят, взбунтовался: «Я пою для народа, а не для чекистов», – и так попал в «Особый Минлаг».

Но, по другим сведениям, режим содержания Печковского изменился из-за вмешательства министра госбезопасности Виктора Абакумова, с которым певец когда-то поссорился. Печковского сначала привезли в Москву и поместили на семь месяцев в Лефортово, а затем вернули в тот же лагерь под Интой, но уже на общие работы. Затем его переправили то ли в Донбасс, то ли в Кузбасс. Освободился он только осенью 1954 года. После реабилитации смог вернуться в Ленинград, но выступал только в домах культуры и клубах.

Солженицын приводит и такой любопытный пример лагерного творчества.

Самого писателя, когда он находился в заключении, присоединили к группе инженеров, разбиравших пришедшие из лагерей заявки на изобретения. Среди них оказался пакет из Воркуты. Неизвестный изобретатель посетовал на то, что у американцев есть атомная бомба, а у нашей Родины нет. Он долго размышлял над этим фактом и додумался до проекта, который сам назвал РАЯ, что означает распад атомного ядра. При этом автор не просил освободить его и поручить создание ядерного оружия. Ему нужна была всего лишь инструкция по радиоактивному распаду.

Александр Исаевич пишет, что они, разбирая это послание, покатывались со смеху и сочинили стишок:

Из этого РАЯ

Не выйдет ни …!

Однако, может быть, зря они смеялись над своим собратом по несчастью? Не исключено, что этот зэк был не менее талантливым физиком-ядерщиком, чем Курчатов, Сахаров, Тамм или Харитон. Ведь и история создания атомной бомбы в СССР началась с письма к Сталину техника-лейтенанта Георгия Флерова в 1942 году.

Лагерные мятежники

Пожалуй, лучшие страницы «Архипелага ГУЛАГ» посвящены сопротивлению его узников. При этом Солженицын оговаривается: «Нет, не тому приходится удивляться, что мятежей и восстаний не было в лагерях, а тому, что они все-таки были». Самый первый пример – ретюнинское восстание заключенных в Усть-Усе в январе 1942 года. Сказано про него немного, всего один абзац: «Говорят, Ретюнин был вольнонаемный, чуть ли не начальник этой командировки. Он кликнул клич Пятьдесят Восьмой и социально-вредным (7-35), собрал пару сотен добровольцев, они разоружили конвой из бытовиков-самоохранников и с лошадьми ушли в леса, партизанить. Их перебили постепенно. Еще весной 1945 сажали по «ретюнинскому делу» совсем и непричастных».

Александр Исаевич не ошибся. Марк Ретюнин был действительно вольнонаемным. Он получил 13 лет за бандитизм. Один из его солагерников вспоминал, что он просто оказался среди крестьянских парней, которых во время коллективизации судили как бандитов. К 1942 году его условно-досрочно освободили, но оставили в лагере, и он занимал должность начальника Усть-Усинского рейда.

24 января повстанцы заманили большинство охранников в баню, остальных разоружили и уже к вечеру захватили Усть-Усинский райцентр. До 1 февраля они сражались с войсками НКВД, пока не были окружены и ликвидированы. 48 участников мятежа погибли, шесть покончили с собой, восемь взяты в плен. Среди других заключенных ходили слухи, что повстанцы требовали, чтобы их отправили на фронт.

Более подробно Солженицын описывает так называемое воркутинское восстание: «В Речлаге (Воркута) в июне 1953 совпало: большое возбуждение от смещения Берии и приход из Караганды и Тайшета эшелонов мятежников (большей частью западных украинцев). К этому времени еще была Воркута рабски забита, и приехавшие зэки изумили местных своей непримиримостью и смелостью…»

Впрочем, вряд ли эти события можно назвать «восстанием». Это была скорее массовая забастовка с требованием амнистии. Первая кровь пролилась 26 июля, когда заключенные лагерного отделения №3 напали на штрафной изолятор и освободили 77 активных участников акции неповиновения. Охрана применила оружие, убила двух нападавших и еще двух ранила. Но это было только начало. Вот как трагический конец этой истории описывает Солженицын: «1 августа 11 грузовиков с солдатами проехали к 29-й шахте. Заключенных вызвали на плац, к воротам. С другой стороны ворот сгустились солдаты. «Выходите на работу – или примем жестокие меры!»… Три залпа, между ними – пулеметные очереди. Убито 66 человек».

По официальным данным, было убито 53 и ранено 135 заключенных. Затем последовали аресты по всем бастующим лагпунктам.

Солженицын, увы, не пишет, что именно с этих событий, а также после аналогичного восстания заключенных в Норильске началось падение ГУЛАГа. Уже 1 сентября 1953 года Президиум Верховного Совета СССР упразднил Особое совещание, отправлявшее без суда и следствия в лагеря ни в чем не повинных людей. Начался пересмотр дел политзаключенных, а комбинат «Воркутауголь» передан из ведения МВД в министерство угольной промышленности.

В послесловии Александр Исаевич признается: «Эту книгу писать бы не мне одному, а раздать бы главы знающим людям и потом на редакционном совете, друг другу помогая, выправить всю».

Выправлять «Архипелаг ГУЛАГ» сейчас не имеет смысла – что написано пером, не вырубишь топором. А история ГУЛАГа пишется, хотя и с большими трудностями.

Игорь БОБРАКОВ

Фото автора и из открытых источников интернета