Александр Кучин: «Наша разработка могла бы стать брендом республики»

Институт химии Коми научного центра – передовик инновационных технологий и разработок. За двадцать лет с момента своего основания до сегодняшних дней он вырос от небольшого отдела до самостоятельной и независимой структуры, в арсенале которой около сотни патентов. О том, как изменилось лицо республиканской химической науки за эти годы, какие проекты сейчас в разработке, и о главных достижениях двадцати лет «Республике» рассказал директор института и член-корреспондент РАН доктор химических наук Александр Кучин.

 

– В этом году Институту химии исполняется 20 лет. Какие ключевые вехи его истории вы можете назвать?

– Основных этапов было несколько. 25 лет назад было построено здание, в котором сейчас располагается Институт химии – то есть было подготовлено место для развития научных исследований. В 1990 году институт не был еще институтом, это был отдел. Он был небольшим, работал неплохо и решал в основном прикладные задачи, связанные с целлюлозно-бумажной промышленностью. В это же время я приехал в Сыктывкар из Уфы, где проработал почти 20 лет в местном Институте химии Уфимского научного центра УрО РАН.

Руководство Уральского отделения академии – Геннадий Месяц и Генрих Толстиков – сформулировало задачу: «В Коми должна быть хорошая химия». Необходимо было развивать органическую химию и материаловедение. Уже были созданы лаборатории, несколько сотрудников активно работали по этим направлениям. Но все это оставалось на уровне отдела, а задача была перейти в разряд института, который был бы известен и в России, и в мировой химии. Наука не стоит на месте, она постоянно развивается, и направления исследований тоже. Сегодня основные фундаментальные работы ведутся в двух областях химии: органической – лесохимия и органический синтез и неорганическая – создание новых видов керамических и композиционных материалов на основе природного сырья.

Был еще один главный момент в истории – встреча с Юрием Спиридоновым в 1990 году. Хорошая погода, хорошее настроение, знакомство с первым секретарем обкома партии. Мы говорили о перспективах развития института и о развитии технологии, химии, науки. Тогда же было обещано финансирование. Речь шла и о зарплатах сотрудников, и о выделении квартир для «научного десанта» из других городов. Но в первую очередь о приобретении научного оборудования и реактивах. Планы были радужные, и довольно активно мы начали работу: согласовывали детали, приглашали сотрудников. Приток молодых работников всегда был, но небольшой из-за размера самого отдела тогда. Когда мы объявили о расширении института, студенты из СГУ, лесного института, который в то время был просто филиалом лесотехнической академии, пришли к нам.

Мы определились с направлениями развития, а потом наступил 1991 год. Это очень серьезная веха как для народа, так и для института. Все проблемы, которые переживала страна, переживали и мы. Практически нулевое финансирование. Все разговоры о дополнительных возможностях, об оборудовании канули в никуда. Тогда и родился этот термин «выживание». Российская академия наук выживала – реально развивать наши научные исследования было невероятно трудно. Переход из отдела в институт был непростой. Мы очень медленно, но неустанно росли, спадов не было, хотя некоторые другие научные организации даже в центре России сокращались и закрывались. Был даже мораторий на создание новых институтов. Сложные были времена, но в 1991-1995 годах задачу руководства Уральского отделения мы все же выполнили. С 1995 года я уже был назначен директором-организатором, и 19 декабря президиум РАН подписал постановление о создании института. Пришлось потрудиться, доказывая в Москве, что мы на самом деле можем самостоятельно выполнять работы, хотя, если совсем честно, так можно было сказать с натяжкой. У нас были сложности с оборудованием: на старом ничего хорошего не добьешься.

Но в химическом отделении Российской академии наук в нас поверили, а президиум РАН утвердил. Это ключевые точки начала работы института, а потом пошли трудовые будни.

Надо было каждый день работать, обучать новых сотрудников, принимать аспирантов и оправдывать свой статус.

– У института сейчас имеется более сотни патентов. Сколько из них нашли практическое применение в республике?

– Сложно ответить. Почти все директора не только химических институтов, но и других отраслей на этом месте вздыхают и говорят о том, что основная проблема в цепочке внедрения инноваций – в отсутствии в стране отраслевой науки. Многие предприятия занимаются повторением зарубежных технологий. Мы, ученые, знаем, что фундаментальная химия важна, но нас загнали в рамки рынка. Предприятию купить технологию проще и дешевле, а внедрять отечественные инновации сложнее. Поэтому сейчас и актуальна проблема импортозамещения, поэтому внедренных разработок у нас немного. У нас создано четыре малых научно-технологических предприятия: два по переработке древесной зелени, одно целенаправленно занимается композиционными материалами и еще одно в кооперации с компанией «ЯрегаРуда» по разработке титановой нефти. Но они созданы не для того, чтобы быстро заработать деньги. Это смешно, когда власти считают, что академические институты должны зарабатывать, создавать предприятия. Мы организовали нормально функционирующие предприятия для того, чтобы продемонстрировать, что мы не просто на бумаге написали реакции, попробовали провести их в лаборатории, но и при масштабировании чтобы было возможно получение конечного продукта. Мы это делаем «на коленке», но серьезно.

Пять разработок института отмечены премией правительства в области научных исследований и могут быть использованы в республике. В 2012 году был презентован цикл работ о комплексной переработке сернистых соединений для получения практически важных продуктов и решения экологических проблем. Через год получили еще две премии. Первую для молодых ученых также за работы о переработке, но уже растительного сырья с целью получения лекарственных средств. Вторую уже для аспирантов – за исследование перспективных функциональных материалов на основе минерального сырья. В 2014 году премии правительства удостоен цикл работ «Фундаментальные и прикладные основы ресурсосберегающих биотехнологий для создания полифункциональных продуктов из растительного сырья Республики Коми».

Надо сказать, что дополнительно вне бюджетного финансирования мы зарабатываем не очень много: 15-20 процентов – это хоздоговорные работы, контракты. Мы одни из лучших в Коми по этим показателям. Если к нам придут бизнесмены, мы им все покажем, объясним и передадим – не за бесплатно, но и не за большие деньги. У нас заключено около десяти лицензионных договоров.

– Институт широко известен патентом на препарат «Вэрва». Как сейчас обстоят дела с его производством?

– У нас было несколько переговоров с китайскими предпринимателями, которые хотели выкупить технологию получения препарата «Вэрва». Как раз в конце года я снова собираюсь в Китай, но есть некоторые опасения по этой сделке. С другой стороны, в России вообще ничего не делается. Мы с большим трудом продвигаем в сельское хозяйство наши препараты.

«Вэрва» – общее название для экстрактов из древесной зелени – пихты, ели, сосны, кедра. Все эти экстракты очень полезны. Мы нашли интересное и, главное, востребованное направление, которое надо развивать. Оно могло бы стать брендом Республики Коми. Хвойных пород у нас достаточно, и мы могли бы обеспечить препаратом и всю Россию, и Китай.

Кого угодно. Мы демонстрируем «Вэрву» на международных, российских и региональных выставках, но бизнес таков, что требует отдачи сразу. В республике мало смелых, активных бизнесменов, готовых к внедрению новых разработок, а те, что есть, хотят за год удвоить прибыль. Продавать все научились, а вкладывать усилия, средства и знания – еще нет. И в растениеводстве, и в животноводстве благодаря «Вэрве» результаты улучшились. Коровы дают на 15-20 процентов больше молока – это не наши «субъективные» данные, а результаты исследований биологов. У нас есть соответствующий документ, мы можем производить и продавать «Вэрву».

– Трудности с продажами связаны с недостатком продвижения?

– И с деньгами. Финансирование академических институтов уменьшается. Кроме этого, нужно время, усилие и знание. Но если нет денег, то так и будешь сидеть на одном месте.

Нужна реклама – у нас есть сайт, выставки, но этого недостаточно. Есть еще вопрос химофобии, которую поддерживает общество. Не надо ничего бояться, надо просто делать свою работу квалифицированно. Помимо «Вэрвы», у нас есть композиционные материалы, которые заслуживают внимания со стороны бизнеса. Их можно использовать не только для строительства, но и для самолетов, танков, ракет. Это современные материалы. Но в ближайшее время перспектив для внедрения в промышленность наших разработок нет. Мы-то мечтаем о том, чтобы разработки нашли применение в производстве, поэтому патентуем их. Мы могли бы заниматься внедрением, обеспечивая научное сопровождение, но такой возможности у научной организации нет.

– Есть ли еще способ распространения ваших научных исследований?

– У нас есть ежегодник, в котором мы публикуем лучшие работы, важнейшие достижения. Большая часть мероприятий внутри института – это конкурсы на лучшие работы по разным направлениям. Работы победителей публикуются в ежегоднике – так идет отбор и рецензирование исследований. Журнал небольшой, для узкого круга коллег, тиражом 300 экземпляров. У нас есть российские академические журналы, которые надо развивать, улучшать своими публикациями. Нет науки Коми научного центра или Уральского отделения, есть просто наука. Она мировая. Если мы занимаемся наукой, то это вклад в мировую. Поэтому мы стараемся публиковать собственные работы именно в ведущих научных журналах.

Проведение научных конференций – это способ публичного обсуждения научных результатов, институт проводит три всероссийские научные конференции. Ежегодно в конце мая к Дню химика проводится всероссийская молодежная научная конференция «Химия и технология новых веществ и материалов». Подготовкой этой конференции активно занимается Совет молодых ученых института. С 1989 года проводится всероссийская научная конференция «Керамика и композиционные материалы» и школа молодых ученых, с 1994 года – всероссийская научная конференция «Химия и технология растительных веществ».

– Какие сложности возникают с поиском инвесторов для научно-исследовательских работ?

– Мы прописываем в бизнес-планах, что проект принесет доход через несколько лет. Инвесторам же нужно, чтобы он оправдался через полгода. Это невозможно. Пять лет считаются очень хорошим сроком окупаемости, для нормальных производств это может быть и десять лет. В Советском Союзе это все работало. Забыли, что ли, все об этом?

– Помимо проблем с инвесторами и продвижением что еще является преградой для института?

– Трудность состоит в том, что уровень образования упал очень сильно. Это я вижу и чувствую каждый день, взаимодействуя со студентами и аспирантами. У нас есть две базовые кафедры – в СГУ имени Питирима Сорокина и СЛИ. Сотрудники института преподают химические дисциплины, мы работаем со студентами и пытаемся, по крайней мере, поддерживать уровень их обучения. Это нужно нам самим, потому что некоторые из этих студентов придут в институт. Мы заинтересованы в хорошей подготовке. Но часто приходится воспитывать уже аспирантов, а не студентов с нуля.

– Науку тем не менее сейчас активно продвигают среди молодежи. Каков процент молодых специалистов в институте?

– Чем мы отличаемся от многих других институтов, у нас не очень большой оборот сотрудников. Уходит немного, но мы постоянно принимаем новых аспирантов. При всех наших сложностях приток молодежи достаточно большой. Сейчас у нас практически половина сотрудников моложе 40 лет. Это очень хорошо. Когда говорят о старении академии, о плохой кадровой ситуации, я понимаю, что это не относится к нашему институту.

– Как вы привлекаете к себе молодой контингент?

– В больших городах серьезные проблемы: численность институтов в Москве и Санкт-Петербурге очень сильно упала. Университеты постепенно поднимаются, но академическая наука очень страдает от того, что молодежь не идет. Как говорят, мы сейчас на рынке труда. Где заплатят больше, туда и пойду. Мы в лучшем положении, чем в центральных городах по кадрам, но в худшем, если говорить о материальном обеспечении.

Самое главное поощрение, которое мы даем им, – это возможность активно работать над актуальными научными проблемами. Они приходят после университета, поступают в аспирантуру и за три, максимум четыре года защищают диссертационные работы. Качественный скачок: от аспиранта до кандидата наук, от младшего научного сотрудника до научного сотрудника или старшего научного сотрудника. Мы создаем условия для карьерного роста и обеспечиваем его. Зарплата становится больше, больше возможностей для участия в конкурсах на получение грантов международных и российских научных фондов. У нас больше десятка «умников», которые получили гранты конкурса программы «УМНИК» Фонда содействия развитию малых форм предприятий в научно-технической сфере. Программа оказывает поддержку молодым ученым 18-28 лет, занимающихся инновационной деятельностью. Иногда, да, приходится подталкивать молодежь к участию, но не всегда для наших сотрудников деньги главное. Но если есть возможность подзаработать –  вперед.

У нас было несколько крупных грантов по госконтракту для фармакологического направления – выполнение доклинических исследований. Это большая серьезная работа, которую должны были выполнять специализированные учреждения, но взялись мы. Это гранты до 20 миллионов рублей. Большая часть средств идет на испытания и оборудование, но и часть зарплаты там немаленькая. Есть федеральная программа для молодых сотрудников по выделению жилищных сертификатов молодым кандидатам наук, проработавшим в институте не менее пяти лет, для приобретения жилого помещения в собственность. Есть возможность получения служебного жилья. Но при увольнении из института выделенную квартиру придется сдать, и надо накопить на собственную. Участие в работах по грантам позволило некоторым молодым сотрудникам накопить на собственное жилье. Квартиры – это хорошо, но главное – мы даем интересную работу. Однако проблемы с привлечением молодежи в науку есть. Сокращение часов на изучение химии и других естественно-научных предметов в школах в ближайшее время приведет к тому, что выпускники перестанут поступать на соответствующие специальности в университетах. Это уже может привести к дефициту высококвалифицированных специалистов.

– Вы отметили падение уровня образования. Насколько конкурентоспособны и востребованы ваши сотрудники?

– Нам трудно конкурировать на мировом уровне, но факт того, что мы публикуемся в зарубежных журналах, говорит о сопоставимости наших усилий. В России 20 лет нашей работы не прошли бесследно. Ученые института участвуют в экспертной деятельности, в подготовке рекомендаций по основным направлениям научной, научно-технической и инновационной политики Республики Коми, состоят в экспертных комиссиях Российского научного фонда (РНФ) и Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ).

Работают в редколлегиях научных журналов, таких как «Химия растительного сырья», «Известия Академии наук. Серия химическая».

– Не сталкивались ли вы с «утечкой мозгов»?

– Один сотрудник уехал в Америку, в Нью-Йорк, но я даже считаю, что это неплохо. По крайней мере, будет рассказывать о здешнем институте. Первое время он занимался наукой, сейчас в фармакологическом бизнесе. Хорошо, что мы далеко от границы и тех фирм, что переманивают к себе сотрудников. В этом смысле Сыктывкар очень хорошее место. Нам не мешают иностранные институты, не перетягивают ученых. Молодежь, по крайней мере в центре, отучилась, окончила аспирантуру и уехала заграницу. Большая часть не возвращается.

– В институте существует система поиска «Ломоносовых»?

– Кроме аспирантуры и обычной деятельности по привлечению сотрудников, у нас есть химическое отделение Малой академии. Там молодые ученые проводят теоретические и практические занятия по химии с учащимися 8-11 классов. Эта традиция привлекать школьников сохранилась еще со времен Советского Союза. Есть две задачи: первая – удовлетворить любопытство школьников, показать им опыты, вторая – показать привлекательность труда ученого. Но в науку мало кто идет целенаправленно, есть пять-десять человек, но после окончания вуза к нам ходят только три-четыре.

– На недавней встрече с Сергеем Гапликовым вы обмолвились о том, что Институт химии – передовик в инновационной деятельности. Как вы пришли к этому?

– Институт в области инноваций – лидер среди научных организаций Уральского отделения. Все развивается естественно. Революции в науке редки, поэтому все инновации – продукт эволюции. Мы развиваем те заделы, которые у нас имеются по фундаментальным работам. Сейчас любят требовать прорывных технологий, но это просто лозунги. Если же, помимо лозунгов, оказывают поддержку научному учреждению, то тогда можно работать.

– Ученые Коми в ближайшее время смогут получить господдержку на реализацию проектов по решению проблем региона с общей суммой финансирования 2,4 миллиона рублей. Институт будет участвовать в конкурсе соискателей?

– Конечно. Я все время подталкиваю своих сотрудников к участию в таких конкурсах. Но я также стараюсь напоминать, что надо заниматься фундаментальной наукой и уже там находить такие «повороты», которые привели бы к прикладным исследованиям.

Я бы хотел отметить, что мы работаем как академический институт, занимаясь фундаментальной наукой. Это самое главное, что требуется от академии наук. Сегодня очень много разговоров о том, что академические институты неизвестно чем занимаются. Да, обывателю это не понятно, хотя мы сделали новую реакцию, новые реагенты, получили новые вещества. Это войдет в учебники, я не преувеличиваю. Но мы уделяем внимание и прикладным исследованиям – надо отвечать требованиям общества. Но они не являются нашей основной работой, только сопутствующей. Слишком увлекаться прикладными исследованиями нам нельзя, потому что, повторю, наша основная задача – фундаментальные исследования. Если так грубо оценить соотношение, 70 процентов сил и средств уходит на фундаментальные исследования. Прикладные разработки у нас есть, но они в разной степени готовности. Если говорить серьезно, то для успешного внедрения в производство отраслевой институт должен проработать над проектной частью несколько лет. Тогда это станет промышленной технологией.

– Какие меры по популяризации науки вы предлагаете?

– Надо создавать систему: вести детей от детского сада в науку. Еще в ранние годы можно понять, что ребенок – исследователь, ему все интересно. В школах и университетах таких ребят надо подталкивать к науке. Организовывать научные кружки, проводить конференции.

– За двадцать лет существования института что стало главным итогом вашей работы?

– Основной результат – создание профессионального коллектива ученых, способных решать сложные научные задачи и выполнять фундаментальные исследования высокого уровня. Можно говорить: это мы подготовили, это мы открыли. Мы делали, делаем и будем делать свою работу, вести научные исследования. Но самое главное – коллектив, в котором есть разные сотрудники, опытные и молодые, гениальные и трудолюбивые. У нас небольшой институт – около сотни сотрудников. За двадцать лет существования защищено более 50 диссертационных работ, из них семь – докторских. Сложились две научные школы: по переработке растительного сырья и по керамике и композиционным материалам. Были времена, когда органики и неорганики вели исследования, почти не взаимодействуя друг с другом, а сейчас у нас много проектов, в которых участвуют представители обоих направлений. И это очень ценно, когда есть общие цели, когда все друг друга поддерживают.

Елизавета МОРОХИНА
Фото Дмитрия НАПАЛКОВА