В академическом театре драмы прошли премьерные спектакли шекспировского «Короля Лира», оставившие неоднозначные впечатления у зрителей. К слишком откровенным сценам эротического плана местная малоискушенная публика пока не привыкла. Между тем, по мнению некоторых театральных экспертов, постановка литовского режиссера Линаса Зайкаускаса – это европейский уровень.
Что сразу бросалось в глаза, многие зрители, невзирая на пометку в афишах 18+, все-таки пришли в театр с детьми. Они же первыми и поспешили на выход сразу после слишком откровенных сцен. Свободные кресла, хоть и немного, появились и после антракта.
Еще накануне сдачи спектакля режиссер предупредил, что поставил не классику. По его словам, исполнительное искусство ценится интерпретацией и с конца XIX века в театре появился новый автор – режиссер.
По мнению Линаса Зайкаускаса, эта пьеса Шекспира, как ни одна другая, близка к природе. Поэтому король Лир не типичный король, он мужик, нюхающий землю. По этой же причине на сцене реальные камни, вода и земля. В спектакле используются записи из космоса – звуки магнитного поля Земли, а Шекспир выступает не только как поэт, но и как композитор, мотивы возникают в нескольких его произведениях. В спектакле это последовательность нот «фа-соль-ля-ми», их напевает Эдмунд.
В постановке также использованы национальная музыка и колорит, который, помимо всего, привносят и весьма любопытные персонажи – три молодые женщины. Они постоянно находятся на сцене, при этом не говорят ни слова, но издают горловые крики, рычат междометия и смеются. Словно по естественному праву переместились в спектакль из другого драматического шекспировского пространства. Но в «Макбете» они ведьмы, а здесь выполняют различные функции из надлежащего распорядка. Они как будто специально театрализовали некоторые картины, усиливая градус возникающей ситуации. Девушки точили громадные железные косы, создавали специальный машинный ветер, раздавали свечи и кусочки стекла, для того чтобы смотреть солнечное затмение. Эти «макбетовские» ведьмы привносят большой эмоциональный посыл всему спектаклю, равно как и музыка к нему.
Короля Лира играл Борис Лагода. Еще на встрече с журналистами его спросили: как громкий, амбициозный, харизматичный режиссер будет играть у другого шумного и тоже, как потом поведали актеры, весьма харизматичного режиссера? Борис Лагода ответил, что даже не наступал на горло собственной песне, а просто «выключил» в себе режиссера. Надо признать, ему это удалось, к тому же помог большой киношный опыт.
В спектакле два состава дочерей короля. Старшую, Гонерилью, играют Ольга Носкова и Елена Аксеновская, среднюю – Регану – Светлана Малькова и Юлия Экрот, младшую – Корделию – Кристина Чернева и Елена Доронина. Те, кто решил посмотреть две премьеры, увидели трех абсолютно разных дочерей. Размашистыми красками, убедительно и нервно играют Ольга Носкова и Светлана Малькова.
Театрал и постоянный эксперт «Республики» композитор Михаил Герцман отметил, что для него совершенно неожиданно раскрылись обе актрисы, в подобных ролях ему их видеть еще не приходилось. А в лице «обворожительной» молодой актрисы Кристины Черневой он открыл для себя новый талант сыктывкарской сцены. Большое впечатление на него произвели и три «макбетовские» ведьмы, по его выражению – коллективный герой «от автора», неожиданный, но оказавшийся необходимым.
Юлия Экрот сыграла свою Регану настолько гармонично и лаконичными красками, как будто действительно лживая атмосфера, в которой она живет с нелюбимым отцом и нелюбимым мужем, доставляют ей немыслимое удовольствие. На высокой ноте, как это ни парадоксально звучит, сыграла Гонерилью Елена Аксеновская. Даже притом, что играла она лживую и подлую до кончиков ногтей особу весьма убедительно, актриса осталась верна себе, и порой казалось, что та грязь, в которую она погружалась, к ней не прилипала.
По мнению педагога и театроведа Веры Морозовой, постановка будто препарирует для зрителя сценическую ситуацию, предложенную автором пьесы. Так вскрывают опухоль, устанавливая диагноз: сердечный кризис, больной ум. Отсюда – пятно на солнце, и солнечное затмение – не только в природе, но и в головах. Эротические сцены слегка шокировали рецензента, хотя подавались они без обнаженных тел. Между тем, как отметила критик, все понимали, что актер, скрывающий голову под юбкой героини, «не носки штопает партнерше». Вера Морозова, так же как и Михаил Герцман, подчеркнула, что эти сцены из того же смыслового ряда, что интрига, клевета, военные сражения, кровь и смерть. Признаки всеобщего упадка нравов. Сегодня даму в декольте никому не придет в голову считать блудницей. Но мизансцена с женщиной, лежащей лицом к зрителю с высоко задранными и раздвинутыми ногами, воспринимается как символ разврата.
Все актрисы, исполнившие роли дочерей, играли смело и размашисто, выполняя замысел режиссера, отметила также критик. Похоже, актрисам, привыкшим к более «постным, диетическим» сценическим блюдам, пришлось нелегко.
Мужской состав представлял сплоченных партнеров, или солдат, выполнявших свои функции, или людей, следовавших своему долгу, своим жизненным принципам. Или тех, кто приспосабливался как мог к предлагаемым жизненным обстоятельствам, причем всеми имевшимися в их физическом арсенале средствами.
Из всего и без того замечательного мужского состава выделяется Эдмунд – бастард, побочный сын впоследствии ослепленного графа Глостера, которого блестяще, точно выполняя задачу режиссера, сыграл Захар Комлев. Эдмунд стремится из ничего стать всем. Приобрести богатство и титул при помощи интриг и предательства. По ходу спектакля порой действительно кажется, что мир сошел с ума. Вот и законный сын Глостера – Эдгар, который, казалось бы, не желает гибели отца и выводит его к «ложной» пропасти, где хочет найти смерть Глостер, в финале безжалостно срывает с поверженных кольца и медальоны.
Отдельный персонаж спектакля – шут. Олег Даль в роли шута в фильме Георгия Козинцева играет практически ведущую роль после самого Лира. Ему много позволено, он практически альтер эго короля. В спектакле мысль об альтер эго сохранена. Но здесь шут, которого блестяще сыграли Владимир Калегаев и Татьяна Михайлова, – мим, безмолвный. Тем не менее за счет выразительности жестов и мимики роль получилась весьма говорящая. Во втором действии несчастный Лир носит шута на себе, словно пытаясь вернуть себя, свое прежнее эго, но шут слабеет и умирает, как умирает сущность короля.
Практически все оценщики спектакля отметили, как выразительно, эффективно, а главное – разнообразно и внятно для зрителей использовались и камни на подмостках, и три громадных листа железа, закрепленных в полупрофиль на одной стороне сцены. Между тем, по словам Веры Морозовой, это не эксклюзивное решение для данной постановки. В середине века листы железа использовал в фильме «Король Лир» знаменитый режиссер Питер Брук, правда, закреплены они у него на предполагаемой сцене были в фас. А недавно железные листы на сцене использовались и в постановке МХАТа «Мастер и Маргарита», гастроли которого прошли в театре драмы имени Виктора Савина.
Камни же со страшной силой летали по сцене, причем иногда потоками навстречу друг другу. Порой за актеров становилось страшно. И только благодаря великолепно выстроенным мизансценам никто не пострадал.
Многие эксперты сошлись в одном: спектакль Линаса Зайкаускаса – интеллектуален, в нем много загадок и ребусов, которые предложено разгадать зрителю. Такой спектакль, заставляющий думать, необходим для студенческого Сыктывкара.
Однако далеко не все разделили мнение своих коллег. Писатель, драматург, член художественного совета министерства культуры республики, директор дома творчества Любовь Терентьева считает иначе. То, что репертуар театра обогатился новым спектаклем, радует драматурга. Актерская игра, с ее точки зрения, особенно женские роли, выше всяких похвал. Она увидела актеров как профессионалов очень высокого уровня, способных играть и в «авангардных» постановках. Впрочем, насчет авангардности критик засомневалась. Сдвиг из XI века в современность, по ее мнению, это не бросок вперед.
В театре, считает Любовь Терентьева, сегодня это вообще общее место – перемещать классику поближе к новому времени. Лаконичная сценография, символика, сценические метафоры, особый звуковой ряд – все это остроумно и даже завораживает. Но многочисленные эффекты как будто затмили самого Шекспира с его генеральными темами: преданность – предательство, коварство – прямодушие, отцы и дети, в конце концов.
По мнению драматурга, масштаб человеческого горя, который всех потрясал в классическом театральном воплощении, намеренно снижен. Никому почему-то не жаль Лира, не жаль старого ослепленного Глостера. Оба они смешные недалекие чудаки. «Дурацкий дурак» герцог Альбанский, которому на глазах изменяет жена. А ведь именно ему доверен Шекспиром философский итог всей истории: «Какой тоской душа ни сражена, быть стойким заставляют времена».
Марина ЩЕРБИНИНА
Фото Артура АРТЕЕВА
Хочется не много поспорить с уважаемой Любовью Терентьевой. Ну…допустим, мы шли домой после спектакля и нам, допустим, было жаль Лира. И наши друзья отметили, что им было жаль Лира. Особенно в сцене с мертвым шутом. Но… вопрос в другом. А почему должно быть жалко Лира или Глостера? И , вообще, кто сказал, что ДОЛЖНО быть жалко? Не надо путать жанров. В мелодраме все построено на сентиментальных чувствах. А трагедия — это ужасное потрясение, она должна рожать катарсис. А это совсем другое. Другой масштаб. Это не банальная жалость. Поэтому и название статьи, увы, не соответствует этому спектаклю. Требовать жалости к героям трагедии, это стараться перенести трагедию в плоскость мелодрамы.Ну, а совсем смешно читать, что якобы «дурацкий дурак» не может произнести философский итог истории. В этом спектакле именно этот «дурак» это взял и сделал и этот итог приобрел совсем другой смысл. Хотя…действительно ли именно эти слова являются «философским итогом»? ))) И еще … «многочисленные эффекты как будто затмили самого Шекспира…» Кому-то может и затмили, а кому-то и не затмили и кому-то этих эффектов было совсем уж не много. ))) А насчет авангардности говорить вообще не стоит. Не костюмы делают спектакль авангардным, а театральный язык. Или он сегодняшний или архаический. Во времена Шекспира все его пьесы исполнялись в современных костюмах. В том том числе и король Лир на сцене ходил в костюме начала ХVII в., а не IX века до нашей эры. Именно в IX в до н.э. происходит действие трагедии, а не в ХI в. нашей эры.
Снижение пафоса трагедии до пафоса ординарной драмы – вот что меня, как зрителя, очень задело. Дух, присущий современным сериалам с их реперными точками – убийство, измена, «подстава», которые стали уже общим местом и не заставляют переживать зрителя по Гамбургскому счету. Такой, с позволения сказать, «заношенный» Шекспир.
Может, не случайно в финале без всякого акцента на философию Глостера так по-мелочному обирают, выворачивая карманы, мертвых Шекспировских героев? Измельчало все – человеческое страдание, наше сострадание человеческому страданию. В целом народец измельчал. Не до трагедий. Вот так я поняла генеральную линию спектакля.
Уважаемая госпожа Любовь Терентьева! Каждое время имеет свои эстетические вкусы. И каждая эпоха имеет своего Шекспира. В эпоху классицизма Шекспира не уважали. Главным образом за то, что он смешивал жанры ( высокий и низменный ). В эпоху романтизма его считали чуть не знаменосцем и отцом этого направления. В эпоху соцреализма, которая была настолько перенасыщена пафосом, Шекспир тоже лоснился от пафоса, как щеки лоснятся от жира. Вот и у Вас, многоуважаемая Любовь Тереньтева, осталось не только соцреалистическое понимание Шекспира, но и судя по двум абзацам написанного Вами текста, остался пафосный и набухший манерой соцреализма, способ изложения мыслей. А эпоха пафоса, и в жизни и в искусстве, с приходом капитализма, увы или, скорее, к счастью, прошла. Пафос сегодня означает плохой тон. И в сегодняшнем понимании трагедии, а тем более драмы, пафосу места нет даже на обочине. И очень хорошо.Потому, что пафос — это наигранная, фальшивая, преувеличенная драматичность. Эту фальшивую, преувеличенную драматичность подчеркивает следующая Ваша цитата: «Дух, присущий современным сериалам с их реперными точками — убийство, измена, «подстава», которые стали уже общим местом и не заставляют переживать зрителя по Гамбургскому счету. Такой, с позволения сказать, «заношенный» Шекспир.» Но… хотя она (цитата) и пафосная, но, увы, не понятная. Пожалуйста, помогите мне разобраться. 1) какие сериалы Вы имеете в виду? Если сериалы созданные HBO и Netflix или ВВС и National Geographic, то они, в большинстве своем, прямо произведения высокого искусства; 2) что такое в Вашем понимании реперные точки? Если это точки отчета сериалов ( убийство, измена, «подстава» ),то они как нельзя больше и лучше подходят пьесам Шекспира. Именно на убийствах, изменах и «подставах» строятся все сюжеты великого драматурга. И если «убийство, измена,»подстава»», стали уже общим местом и не заставляют переживать зрителя по Гамбургскому счету, то может нужно тогда или гамбургский счет менять или что-то с самим этим конкретным зрителем делать? Как Вы думаете? Потому, что, наверняка, воспитанная госпожа Любовь Терентьева именно себя имела в виду когда писала о зрителе, которого, ставшие общим местом, убийство, измена и «подстава» уже не заставляют переживать по Гамбургскому счету. Но, если воспитанная госпожа Любовь Терентьева не скромно попробовала говорить за всех зрителей, т.е. за публику, за массы, за народ, то позвольте спросить, она что — ВЦИОМ или Левада-центр? Может поделится с нами цифрами и процентами? 3) Позвольте Вас спросить, какая вообще философия Глостера и какой акцент на философию Глостера, по Вашему мнению, в финале должен быть? 4) Как понимаю, Шекспировских героев можно только преувеличенно драматически, т.е. с пафосом убивать, а их мертвых грабить, это уж акт мелочный, сниженный до «ординарной драмы»? ( Очень интересное словосочетание — «ординарная драма»:) )
Мне кажется, что, к сожалению, Вы «генеральную линию спектакля» поняли не правильно. (( «Народец» не измельчал. И «народец» и народ и человечество не изменились. Ужас ( как громко сказала во время сцены мародерства, т.е. в финале одна зрительница ) заключается в том, что люди не меняются. Какими они были в IX в. до н.э. такими они остались и в ХХI в. н.э. В меньшинстве своем — чистые и честные как, например, Кент и Корделия, жестокие, ужасные, злые, развратные, бешеные как Лир, Эдмунд, Гонерилья, Регана и в большинстве своем — омерзительные, отвратительные животные называющие себя «людьми», какими в этом спектакле показаны Олбени, Корнуэлл, Эдгар, Освальд и «простые», практически безмолвные, эпизодически на сцене появляющиеся ( в жизни эпизодически появляющиеся в общественном поле зрения )солдаты, дворяне, служащие и т.п. Вот когда такие хищники как Лир, Гонерилья, Регана, Эдмунд получают бразды правления государствами, а еще страшнее — когда начинают править такие убожества как Олбени или Эдгар, то тогда страны, государства начинают стремительно «катиться» к катастрофе. Трагедия и есть напряженная и неразрешимая коллизия, личная или общественная катастрофа.