Владимир Сумароков: «Журналист должен быть выскочкой»

«Республика» продолжает цикл интервью с известными журналистами региона, посвященный 100-летию коми печати. У Владимира Сумарокова стаж работы в СМИ почти 30 лет, он главный редактор газеты «Трибуна», литератор, автор книг «Единственная тюрьма», «Агарь», «Злоба дня», двукратный победитель республиканского конкурса «Человек года» 1997 и 1998 годов в номинации «Журналист года», в 2007 и 2008 годах – лауреат журналистского конкурса «Признание». В интервью «Республике» собеседник вспомнил о журналистике девяностых годов и поделился своим видением профессии.

– Что вас привело в журналистику? Это был осознанный выбор или счастливая случайность? С чего вы начинали свой профессиональный путь и кого могли бы назвать своим учителем?

– В профессию я пришел с улицы. Причем в буквальном смысле – с улицы Коммунистической. Хотя планы были совсем другие. Однажды с дипломом историка в кармане я отправился в храм науки Коми – хотел поступить в аспирантуру. Но, увы, мой дерзкий замысел рухнул.

– Что помешало?

– Сама история. В университете я защищал диплом по советскому периоду. Причем замахнулся на эпохальную тему: «Механизмы развития массового сознания в 20-30-е годы». На самом деле речь шла о методах зомбирования масс при тоталитарном режиме. Правда, я писал об этом в несколько завуалированной форме: ведь, несмотря на перестройку, «советский период» еще продолжался. Но в тогдашней академии наук вникать в это дело не стали. Мне было сказано: «Бери-ка лучше краеведческую тематику. Например, «Становление Советов на территории Коми». Я содрогнулся: это не тема, а гроб. На дворе уже 1990 год, было ясно, что советская власть накроется медным тазом, а с нею и моя будущая диссертация. В общем, я хлопнул дверью и в расстроенных чувствах вышел на улицу. Бреду по Коммуне и вдруг вижу: навстречу шагает моя судьба.

– Вы верите в судьбу?

– Конечно. У нее даже имя есть – Гриша. В тот день я встретил Григория Спичака. Как не верить, если все сразу совпало: вот стоит Гриша, мой старый товарищ, а напротив, только улицу перейти – злачное место, кафе «Северянка». Было бы неестественно, если б мы не отметили встречу. И когда дошли до нужной кондиции, Спичак говорит: «Вижу, терять тебе нечего. Пошли со мной?» Я отвечаю: «Пошли! А куда?» Оказалось, что его недавно назначили редактором многотиражки «Голос строителя». И уже через несколько дней я начал работать в этой странной газете.

– Почему странной?

– Нет, ну до нас-то она была нормальной – крепкой строительной газетой. Странной ее сделали мы с Гришей. Он печатал там свои загадочные статьи типа «Православие и национальный вопрос». Я же строчил какие-то абсурдистские опусы в стиле Хармса. Чувствуя безнаказанность, мы совсем распоясались, и в многотиражке появилось литературное приложение под декадентским названием «Лиловые чернила». После чего в редакцию зачастили все городские сумасшедшие и графоманы. До десяти вечера – дым коромыслом, споры, крики, звон стаканов. Деликатный Григорий Иванович называл это безобразие «литературным салоном».

А между тем в бытовках строительно-монтажных управлений нарастал глухой ропот. Работяги не понимали, что стряслось с многотиражкой и при чем тут какие-то, как они говорили, «Еловые чернила». Я кожей чувствовал: еще немного – и нас с Гришей начнут бить. Дай, думаю, хоть раз взгляну на живого строителя. Отправился на объект, где работал легендарный бригадир Бай, кстати, отец известного хоккеиста.

В тот морозный день настроение у бригадира было, видать, не очень. Смежники подвели, кирпич не завезли, прораб запил. И тут я подхожу – эдакий вертлявый тип с сигареткой в зубах. Я пытался тогда подражать журналистам из американских фильмов, то есть вести себя нагло, развязно. «Ну что, говорю, бригадир, какие проблемы?» И это было последней каплей! Матерый бригадирище, сам похожий на огромный кирпич, открыл рот и четко выдал, «какие проблемы». Он долго говорил про смежников, про цемент, про арматуру и в какое место он бы ее кому-то вставил. Потом сообщил, что он думает про бардак в стране, перестройку и Горбачева. А закончил, конечно, «голосом строителя». Я слушал, как зачарованный: то была песня! Мат – этажей в семнадцать, целый небоскреб. Так материться умеют только строители и матросы.

Это я пытаюсь ответить на вопрос о первом учителе в журналистике. Им как раз и был тот самый бригадир Давыд Давыдович Бай, заслуженный строитель СССР. Он мгновенно научил меня главному: надо знать своего читателя, четко понимать, для кого ты пишешь, зачем и каким языком. Чувствовать психологию, запросы своей целевой аудитории. Раньше я думал, что журналист – это типа «властитель дум». А на самом деле – обычный работник сервиса. Вроде портного или парикмахера. Но одно дело угождать клиенту, то бишь своему читателю, и совсем другое – быть официантом у власть имущих. Абсолютно разные вещи. Мастеровой, ремесленник – это звучит хорошо, достойно. А вот лакей – уже не очень.

– Какой вам сейчас, по прошествии времени, представляется журналистика 90-х? Вообще, какой период времени считаете наиболее интересным для себя как для журналиста?

– В лихие 90-е журналистика переживала «золотую лихорадку». Это сейчас – дохлые пресс-релизы, унылая информация, высосанная из пальца. А тогда ярких драматичных событий было столько, что газеты за ними едва поспевали. То была революционная эпоха. Появились бизнесмены-«наперсточники», в одночасье выигрывавшие завод или шахту. Из всех щелей повылазили жулики, авантюристы, уголовники. Среди бела дня бандиты устраивали стрельбу на улицах. Как говорил Остап Бендер о Гражданской войне: «Веселенькое было время, между Петлюрой и атаманом Тютюнником». Но у той эпохи был и очевидный плюс: возникла конкуренция. Причем во всех сферах – от политики и торговли до СМИ.

На газетном рынке Коми тогда утвердилась «большая тройка» – «Красное знамя», «Молодежь Севера» и «Республика». И вдруг появилась маленькая, но дерзкая «Трибуна» и стала пихать локтями соперников. В разгаре была пресловутая и столь нелюбимая чиновниками «погоня за жареными фактами», благо их тогда хватало. Этим увлекались даже строгие консервативные издания. Особенно преуспела в этом тогдашняя «Молодежка» – лучшая, на мой взгляд, газета девяностых. Но и наша «Трибуна» щи лаптем не хлебала: за десять лет мы увеличили тираж в десять раз. Причем редакционная команда «Трибуны» сразу же определила свою главную нишу – социальная проблематика. Это именно то, что волнует большинство обывателей. Мы повернулись лицом к «маленькому человеку» (в хорошем смысле – чаплинском). И простые люди, особенно сельские жители, уже начавшие уставать и от политики, и от криминала, ответили «Трибуне» взаимностью.

– Вспомните самое грустное и самое забавное из вашей профессиональной деятельности.

– Грустное и забавное всегда идут рядом. Первое, что приходит в голову, – громкий скандал середины 90-х, связанный с крахом «Комибанка». Из этого банка кормились все – депутаты, чиновники, академики, бандиты. Вплоть до общественников, правоохранителей и, к сожалению, многих журналистов. Местный бомонд получал огромные и фактически беспроцентные займы. Понятно, что этот гнойный пузырь не мог однажды не лопнуть. Там сначала переплелись, а потом и столкнулись интересы криминала и власти. В результате целая драма: арестовывают руководителя банка, председателя совета директоров бьют молотком по голове, учредителю банка бросают в офис гранату. И я по глупости влез в это дело: типа хочу разобраться.

Один важный полковник обещал мне помочь, но тайно. Пригласил на конспиративную встречу. Показывал какие-то бумаги. Мол, давай, пиши свою статейку, но бандюкам это не понравится. «Они, наверное, попробуют меня подкупить? – спросил я с надеждой. – А я еще поторгуюсь». «Не думаю, – говорит полковник. – Зачем на тебя тратиться? Получишь битой в подъезде – и привет. Зато после этого мы их арестуем. За нанесение тяжких увечий». Это была один к одному сцена из «Бриллиантовой руки». Я хоть и не рыбак, но знаю, что такое ловля на живца. К счастью, операция сорвалась. Вскоре выяснилось, что полковник был тесно связан с «братками» и одновременно с их жертвами, учредителями банка. То есть он выполнял противоречивую задачу и сам, похоже, запутался. Впрочем, и время тогда было такое же – противоречивое.

– Какими чертами, на ваш взгляд, должен обязательно обладать журналист?

– Интуицией и любопытством. Кроме того, «комплексом отличника». Такого, знаете, умника с первой парты, который тянет руку: «Марь Иванна, я все знаю! Я первым все расскажу!» В школе таких не любят. Но вот в нашей профессии надо быть выскочкой. У нас ведь как в театре или в цирке – должно быть постоянное соперничество. Хороший журналист – это «публика, касса, успех». Отсюда и ревность коллег, что абсолютно нормально.

– Сегодня электронные средства массовой информации активно вытесняют печатные издания. На ваш взгляд, у печатных СМИ есть будущее?

– Очень хорошее. Они проживут еще десять лет. Если повезет – пятнадцать. Будь моя воля, я бы запретил интернет. Оставил бы только сайт Роскомнадзора, чтобы знать, чего нельзя печатать в газете и какой штраф тебе потом прилетит.

– Почему многие свои статьи вы публикуете не в «Трибуне», а в других изданиях?

– Наша газета делает акцент на конкретных земных проблемах: ЖКХ, дороги, больницы. И вот представьте: вдруг публицист Сумароков приносит редактору Сумарокову эссе на абстрактную тему. Редактор говорит: «Ты с ума сошел, кому это интересно? Это не наш формат, иди отсюда!» Возникает спор и даже скандал, но это наши внутренние разборки. К сожалению, редактор всегда прав, хотя он, конечно, редкая сволочь.

– Обычно в журналистской среде все многое друг о друге знают. Ваши статьи о людях раскрывают вас как тонкого психолога, но в жизни вы очень закрытый человек. Это осознанная жизненная позиция или просто характер такой?

– Я вырос в Воркуте, где все мальчишки помешаны на спорте. Много лет занимался вольной борьбой и немножко боксом. У меня был хороший тренер по фамилии Геворкян, и вот, когда я пропускал удары, он кричал: «Закрывай голову, идиот!» С тех пор появилась такая привычка – закрываться. Причем от всех.

– Помимо того, что вы журналист, вы еще и «лучший прозаик» республики, как назвал вас на презентации вашей книги «Злоба дня» композитор Михаил Герцман. Что для вас писательская деятельность – увлечение или неутолимое желание сказать миру о чем-то наболевшем?

– Оставлю это высказывание на совести Михаила Львовича. Возможно, он пошутил, но после его слов другие местные прозаики смотрят на меня с отвращением. Что же касается моих интимных связей с литературой, то это все что угодно, только не хобби. Можно ли назвать употребление наркотиков хобби? Писательство – такая же зависимость. Сначала эйфория, потом ломка. Короткое вдохновение – и долгий ужас перед написанным. Думаешь: «Господи, зачем я это сделал?»

Беседовала Галина ГАЕВА

Фото Дмитрия НАПАЛКОВА