Путешественник Василий Матонин: «Коми – это лесной народ»

Василия Матонина называют соловецким человеком с головы до ног. На днях писатель, доктор наук, путешественник, доцент Северного (Арктического) федерального университета, один из организаторов Соловецкого морского музея, поэт и бард побывал с творческим визитом в Коми. В Корткеросском районе гость вместе с поэтами Союза писателей республики и ансамблем «Исерга» принял участие в музыкально-творческой встрече с местными жителями. Аналогичный вечер прошел и в Литературном музее Ивана Куратова. В интервью «Республике» Василий Матонин рассказал о своих путешествиях, создании музея на Соловках и книге о жителях края, населяющих берега реки Мезень.

– В 1982 году вы приезжали в Сыктывкар на бардовский фестиваль вместе с супругой Юлией – талантливым, ни на кого не похожим тогда поэтом. Ваша пара очень выделялась, было видно, что вы ищете свой путь. И вы его нашли, решив поменять шумную архангельскую жизнь на Соловецкие острова?

– Сначала мы приезжали на Соловки на творческие сборы, которые организовывала Архангельская городская экспериментальная театральная студия. В них принимали участие и будущие актеры из школы-студии МХАТ. Тогда же нам стало очевидно, что мы бы хотели жить на Соловках, где есть все, что мы любим: лес, море, озера, древность. Я надеялся, что буду заниматься изучением древнерусской живописи и архитектуры.

Через год-полтора после того, как поженились, мы уехали на остров с одиннадцатимесячной Машей. Я работал в музее экскурсоводом, позднее – младшим научным сотрудником.

Жили трудно, но были счастливы носить воду, топить печки дровами, полоскать в проруби пеленки. Да и в Архангельске у меня все складывалось очень благополучно. К тому времени я работал в музее изобразительных искусств, издал каталог сценографии начала ХХ века, но иногда, наверное, все-таки нужно делать нетрадиционные ходы в жизни. Было важно испытать себя, проверить, хотелось полной, настоящей жизни.

Сначала мы жили в поселковой гостинице, потом я получил комнату в доме 1839 года постройки, во времена лагеря там был женский барак. Условия усложнялись, у нас родилось еще двое детей. Но мы старались быть выше трудностей. Я сочинял песни, играл на гитаре, Юля писала стихи, она действительно была талантливым поэтом. Ей было 25 лет, когда она заболела, ушла из дома, скиталась, потом ушла из жизни. Может быть, все это случилось от трудного быта, но несомненно, что изменения, которые происходили тогда в обществе, воспринимались Юлей как глобальный финал.

С нынешней женой Наташей мы знакомы с детства, поженились через три или четыре года после ухода Юли. От первого брака у Наташи осталось двое детей, один появился в нашем общем браке. В итоге у нас шестеро детей, а сегодня уже и семеро внуков.

– Ваша соловецкая жизнь связана с деятельностью региональной общественной организации – «Товариществом северного мореходства», созданным в 90-е годы, благодаря которому на Соловках был открыт морской музей. Как изначально все сформировалось, кто был автором идеи?

– Создание товарищества связано с именем Сергея Морозова, это петербуржский историк-востоковед. Он работал переводчиком в институте морского наследия в Ленинграде, занимался археологией. Потом судьба привела его в Соловецкий государственный историко-архитектурный и природный музей-заповедник. Мы дружили, ходили в экспедиции. У Сергея Васильевича появлялись разные фантастические идеи, пока все они не трансформировались в идею создания «Товарищества северного мореходства». Предполагалось построить музей, развивать и исследовать традиционное мореплавание. Сергей Морозов, помимо всего, с детства занимался яхтингом. Мне в свою очередь, будучи в то время заведующим подростковым клубом, довелось привезти на Соловки десяток списанных швертботов из архангельского яхт-клуба. В нашем клубе дети обучались ремеслам, рисованию, актерскому мастерству, ходили под парусом.

Сегодня «Товарищество северного мореходства», где я выполняю обязанности председателя совета, объединяет людей из разных регионов и разных профессий. Все основано на дружеских отношениях и личных связях.

Товариществом был восстановлен из руин, причем без привлечения государственных средств, монастырский амбар для гребных судов – здание на Сельдяном мысу, рядом с монастырем. Научно-реставрационный кооператив «Палата» по нашей просьбе и на частные средства в течение нескольких лет восстановил здание, в котором у нас и музей, и действующая верфь. Сюда можно прийти и посмотреть, как строятся корабли.

По сути музей – результат нашей экспедиционной деятельности. Первоначально мы ходили на лодках по Онежскому заливу, по северным деревням, потом – на кораблике «Историк Морозов», построенном для нас в Петрозаводске. Десять лет мы строили корабль, который является репликой исторической яхты Петра I «Святой Петр». Итогами экспедиций были книги, статьи, исследования. Появлялись артефакты – вещи, которые можно представить зрителям и рассказать о морских промыслах, ремеслах на севере, о значении Соловецкого монастыря. Так сформировалась необходимость создания музея.

Зимой в амбаре действует воскресная школа. Кроме того, здесь обучают, в том числе и взрослых, традиционным ремеслам и художествам.

Помимо того, благодаря товариществу уже шестнадцать лет выходит альманах «Соловецкое море». Товарищество занимается научной и издательской работой.

– У вас за плечами десятки экспедиций. Помимо того, вы прошли на яхте под парусом от французского Бреста до Канарских островов. Совершили 45-дневное путешествие по Северному морскому пути Певек – Архангельск, благодаря которому Русь прирастала Сибирью. И вам довелось пройти по пути уникальной экспедиции Семена Дежнева. Сколько по времени длилась эта экспедиция, что пришлось испытать в этом столь небезопасном путешествии и к каким умозаключениям вы пришли в итоге?

– Идея возникла следующим образом. Один из моих товарищей – Тимофей Рогожин, на тот момент руководитель туристической компании «Russia discovery», предложил идею экспедиции по следам Семена Дежнева чукотскому правительству. Идею поддержали, на судоверфи «Полярный Одиссей» в Петрозаводске были сшиты две парусные лодки по типу поморских кочей, но с той лишь разницей, что на них установили двигатели в 13 лошадиных сил. Суда получили название «Святитель Николай» и «Апостол Андрей».

Экспедиция состояла из трех этапов. От Петрозаводска суда прошли через Беломорский канал в Белое море, дошли до устья Двины, были на Соловецких островах. В этой части путешествия я не участвовал. Затем на автомобильной платформе кочи привезли в Усть-Кут, откуда по Лене экспедиция прошла несколько тысяч километров до Тикси и дальше – по Северному морскому пути через Беренгов пролив.

Путешествие было удивительным, но рискованным. Под Певеком мы попали в шторм, нас болтало, двигаться было невозможно. Поэтому долгое время стояли на якоре. Неба было не видно. Нас окружали туман, мгла. До Певека оставалось примерно 40-50 километров. Лежать невозможно. Чтобы удержаться на шконке, надо привязываться веревкой. Вся одежда была сырая. В какой-то момент мы решили спрятаться за островок, двинулись к нему, но лучше бы этого не делали. Волны у берега были сильнее, чем в море.

Стали поднимать якорь, который совсем не держал лодку на волнах, но не сразу смогли даже вдвоем поднять его на борт. Мы видели, как якорь бьется о борт и от лодки отлетают щепки. В конце концов якорь вытащили. Было холодно. Я надел на себя все теплое, что оставалось у меня из одежды, но после того, как накрыло волной, переодеться уже было не во что. А я еще до усиления шторма сварил гороховый суп. Готовил на газовой конфорке. Кастрюлю удерживала проволока. Картошка выпрыгивала из рук, летали фотоаппараты, зарядные устройства и все, что не закреплено. В итоге улетела и кастрюля. Поэтому суп в каюте был всюду. Чтобы не скользить, дно лодки посыпали солью.

Потом я встал на вахту и постепенно начал превращаться в памятник. В какой-то момент начал терять чувство реальности. Звуки двигателя раскладывались на мужские и женские голоса. Я слышал незнакомую ораторию, «Прощание славянки».

Рация перестала работать именно тогда, когда была нужна более всего. Потом выяснилось, что экипаж второй лодки, потеряв нас из виду, принял решение эвакуироваться на резиновом плоту, но, подняв якорь, пошли к Певеку. Нам рассказывали, что наш коч поднимался, висел на кончике волны. Было видно, как крутится винт. Потом мы спускались вниз и исчезали в воде вместе с мачтой. Наконец, появился каменный остров, прикрывающий вход в бухту. Сильной волны там уже не было. Я уснул, а когда проснулся, то обнаружил, что нога едва двигается. Несколько дней мы отдыхали, то есть работали в Певеке и его окрестностях: беседовали с оленеводами, с местными жителями.

– По пути следования вы собрали богатый этнографический материал. Собираетесь ли издавать его отдельной книгой?

– Да, я намерен опубликовать дневники, аудиозаписи. В экспедиции я брал интервью у бурятов, якутов, чукчей, русских жителей Сибири. Надо многое осмыслить. Возможно, например, что в 30-40-е годы XVII века преобладающее направление ветра было другим. Непонятно, как казаки Дежнева шли под прямым парусом. Для нас направление ветра было преимущественно встречным.

– Вы общались со многими представителями коренных народов и в каждом этносе открывали нечто присущее только ему. Вы не в первый раз посещаете глубинку Коми. Что, на ваш взгляд, отличает коренное население республики?

– Коми – лесной народ. Замкнутость леса преодолевается Печорой. Река учит обмениваться товарами, торговать, узнавать язык и обычаи иных народов. Перед стеной леса кончается путь кочевников, но мистическое пространство тайболы таит опасность не только для чужих. Лесной человек должен быть осторожным, наблюдательным, этичным. Коми свойственны дружелюбная закрытость и миролюбие. Если в ответ на просьбу или какое-либо предложение вам говорят «не знаю», «надо подумать», то это почти всегда означает «нет». Коми – охотники. Поэтому и в современной жизни им свойственна тактика выжидания. Это не расслабленное состояние, а подготовка к тому, чтобы в нужное время и в нужном месте совершить точное и четкое действие. За пять лет мы прошли на лодке, на автомобиле, на снегоходе по деревням и селам на берегах Белого моря и реки Мезени от Койды и Долгощелья до Кебы, что находится в 25 километрах от Республики Коми. Написали книгу «Мезени живая вода. История края в рассказах местных жителей». Удивительно единство в ярком разнообразии человеческих судеб и характеров. Надеюсь, что мы перенесем на Печору наши исследования.

– Как вы думаете, что в действительности толкало первопроходцев севера, рискуя жизнью покорять края морозов и болот, чтобы жить в условиях девятимесячной зимы?

– На первый взгляд ответ очевиден: поиск ясачных народов, стремление добыть пушнину и рыбий зуб, но меня интересуют духовные основания освоения севера и Арктики. Колонизация севера не была инициирована сверху. Устремление на север становилось более активным в период смуты, и вряд ли все тяготы и лишения при этом первопроходцы этих диких мест думали впредь компенсировать земными богатствами. И вообще преодоление пространства для русского человека – один из проверенных временем способов решения неразрешенных проблем. Надо дойти до такого места, где захочется сказать словами псалмопевца Давида: «Здесь мой покой. Здесь вселюся» – и начать заново, если не историю человечества, то хотя бы свою жизнь. Так вот и странствую. Приехал в монастырь к вашему игумену Игнатию и понял, что это – главное, ради чего оказался в Сыктывкаре.

Марина ЩЕРБИНИНА