Андрей Галин: «Онкологи – это пожарные, которые тушат уже разгоревшийся пожар»

По данным Министерства здравоохранения России, в стране порядка 2,8 миллиона человек живут с диагнозом «рак» и количество заболевших отнюдь не сокращается. По причинам смертности онкология занимает второе место, уступая лишь сердечно-сосудистым заболеваниям. Республика Коми не исключение. Что такое рак и какие меры борьбы с ним принимаются, в интервью «Республике» рассказал главный внештатный онколог Министерства здравоохранения РК Андрей Галин.

– После всероссийской акции «Розовая ленточка» в 2015 году, направленной на раннее выявление рака молочной железы, когда в Сыктывкар и Сысольский район приезжали питерские онкологи, по республике пошел слух, что в результате обследования опухоль была выявлена у огромного количества женщин. Так ли это?

– Вы сами сказали – слух. За четыре дня было обследовано 2016 женщин. В их числе были и те, которым уже был ранее поставлен диагноз «опухоль молочной железы» и которые проходят либо уже прошли у нас лечение, отсюда и взялась эта «лукавая» статистика. Но новые случаи все же имели место, новообразования были обнаружены у семи женщин. Кстати, эта акция показала интересную вещь. Мы часто говорим, что наше население инертное, а тут такой живой интерес, свидетельствующий, что люди готовы к обследованиям.

– Несмотря на все принимаемые меры: диспансеризацию, техническое перевооружение, всевозможные программы, онкология в России растет. С чем это связано и каков средний возраст заболевших в республике?

– Онкология растет во всем мире, это достаточно четко видно и по Западной Европе. Видно по всей Российской Федерации и по всему Северо-Западу. Тенденция идет к тому, что по количеству онкологии мы начинаем догонять сердечно-сосудистые заболевания. Средний возраст наступления рака у женщин – 66 лет, у мужчин – 64 года. Возраст по нашей республике – 72 года. Это не говорит о том, что рак не возникает у молодых, тенденция к омоложению просматривается. А по поводу того, что рак в большинстве случаев наступает после 50-60, в медицинском сообществе есть такая злая шутка: рак есть, но многие до него не доживают.

– Кто чаще заболевает – мужчины или женщины? И если говорить конкретно о нашей республике – в городах или районах? Можно ли привести подобную статистику?

– Чаще женщины, опять же в силу того, что они живут дольше. Относительно статистики. Нужно понимать, что республика имеет очень низкую плотность населения и любая смерть дает большие результаты в статистике, срабатывает так называемый закон малых цифр. Когда мы стали вплотную заниматься «статистическим» вопросом, то выявили вот такую тенденцию: в районах не всегда правильно диагностируют причину смерти, это наша беда. Человек умирает по неизвестной причине, а ставится рак. А онкологию еще нужно доказать, провести определенную морфологию.

– Почему возникает рак?

– Рак – это поломка генетического материала. С возрастом мы накапливаем мутации, под влиянием внешней или внутренней среды меняется генотип. Существует одна из гипотез, почему вымерли мамонты. Потому что они жили очень долго, накопили мутации которые и привели к вымиранию. С возрастом мутаций в человеческом организме тоже становится больше, наша иммунная система – наш сторожевой пес – перестает справляться. Медициной было доказано, что ежеминутно в организме человека образуются опухолевые клетки, но иммунная система справляется с ними до тех пор, пока в ней самой не происходит поломка. Огромную роль играют гены – то есть то, что вложили папа и мама. Ну и то, что заработал сам человек. От медицины, как показывают эпидемиологические исследования, зависит не более десяти процентов. Ну а онкологи – это как пожарные, которые тушат уже разгоревшийся пожар.

– Если говорить о структуре заболевания в онкологии, какой вид рака поражает чаще всего мужчин и женщин?

– У женщин – рак молочной железы. У мужчин – рак легких. Но, к сожалению, если относительно женщин мы можем обнаружить заболевание на ранних стадиях ракового процесса методом скрининга – то есть предусмотренной стратегией обследования, то с ранним выявлением рака легких это более проблематично. Рентген может показать рак только на поздних стадиях, и это уже не будет скринингом. Единственное, что пока признано мировым сообществом в плане диагностирования, – низкодозная томография.

– Можно ли сказать, что в подавляющем большинстве рак легких возникает у курильщиков?

– Англичане давно поняли, что заболевание связано с курением, и еще в 1990-х на законодательном уровне приняли решение относительно снижения количества смол в сигаретах. И сегодня они имеют устойчивую четкую тенденцию уменьшения заболеваемости. Мы начали снижать только с 2000-х годов. Не могу сказать о бурных успехах в плане понижения, которое есть, хоть и небольшое. Но с запущенными стадиями количество больных продолжает расти.

– Как все-таки обезопасить себя? Что делать, если у кого-то из близких родственников был рак?

– Для начала обращаться в терапевтическую службу, и если у врача возникнут какие-либо сомнения, он отправит вас к онкологу, благо что онкологические кабинеты сегодня есть практически в каждой поликлинике. Сегодня, на мой взгляд, пусть и не очень уклюже, но все-таки существует система диспансеризации. Первый этап – общий осмотр, и в случае каких-то подозрений – более углубленные исследования. К нам стали больше отправлять больных после диспансеризации, так что система все-таки дает плоды. Сегодня мы приблизились к тем расчетным показателям, которые требует от нас Министерство здравоохранения России. Что это значит. Совместно с фондом обязательного медицинского страхования мы оцениваем качество диспансеризации, сравниваем ее результаты с нашим раковым регистром. То есть накладываем списки попавших к нам больных уже с запущенными стадиями на списки прошедших диспансеризацию.

По поводу наследственного фактора. Наследные синдромы имеет рак молочной железы, в меньшей степени – толстой кишки и яичников. Тем не менее после 50 лет, тем более если в роду кто-то был болен раком кишечника, например, желательно проходить колоноскопию. Почему это важно? Приведу пример из отечественной истории. Все мы прекрасно знаем, какой образ жизни в советские времена вели представители высших эшелонов власти: заседали по ночам, обильно пили, много ели. И при этом – долго жили, вспомните Молотова и Кагановича. Почему? Потому что дело в этой структуре было поставлено железно: будь ты секретарем или обычным клерком – положено в обязательном порядке пройти все обследования, включая инвазивные.

– Что конкретно делается в здравоохранении республики, чтобы сдерживать рост онкологии?

– Усилиями нашего министерства в 2012 году мы, как в последний вагон, попали в федеральную программу «Онкология», куда, кстати сказать, попали далеко не все регионы. Благодаря программе мы провели техническое перевооружение радиологического корпуса, получили современную очень дорогостоящую радиотерапевтическую технику, в силу чего стали брать на лечение тех, кого раньше взять не могли, отправляя этих больных в центральные федеральные базы. Получили новые лапароскопические стойки, новые ультразвуковые аппараты, мощный, 64-срезовый, компьютерный томограф.

Условия созданы, приобретена аппаратура: закуплены, в том числе и в районы, бронхоскопы, гастроскопы и колоноскопы. Возможность проведения обследования есть. Но если говорить об общих проблемах и онкологии, и вообще всей сети – это кадры. У нас много возрастных специалистов, которые могут завтра встать и уйти, а заменить их некем. Вопрос этот актуален не только для нашей республики, в регионах вопрос с кадрами вообще весьма болезненный.

Тем не менее в прошлом году по поручению главы Коми Сергея Гапликова здравоохранение республики вышло на проектное управление по повышению эффективности ранней диагностики злокачественных новообразований и доступности специализированной онкологической помощи в регионе. В результате созданного проекта впервые за последние годы нам удалось «переломить» показатели смертности.

– Как вы относитесь к такому понятию, как феноптаз, – гипотезе запрограммированной смерти, выдвинутой в 1880-х годах Августом Вейсманом, согласно которой предполагается, что путем естественного отбора возник механизм для исключения старых изношенных особей с целью освобождения жизненного пространства и ресурсов молодым поколениям?

– Это, скорее, философские проблемы, тем не менее каждая теория имеет право на жизнь. Вообще все относительно. Совсем недавно дама глубоко бальзаковского возраста была глубоко пожилой дамой, а ведь речь шла о женщине 40 лет. В наше время в этом возрасте у женщин – пик, расцвет. В мире меняется демографическая ситуация: акселерация, децелерация (процесс, обратный акселерации, т.е. замедление процессов биологического созревания всех органов и систем организма).

– Многие считают, что пусковым механизмом для заболевания раком является мощный психологический стресс, пережитый человеком. Немало и приверженцев теории, что это наследие неправильного питания: нитраты, пищевые добавки и прочее.

– Онкология, как уже было отмечено, это совокупность факторов. И питание, и экология, и образ жизни – все влияет на человеческий организм. Стресс может быть только одним из механизмов, но не единственной причиной.

– Что нового и прогрессивного появилось в медицине для борьбы с онкологией?

– Изменилась парадигма, сам подход к лечению заболевания. Если  раньше в лечении рака в основном использовался только хирургический метод, то сегодня мы говорим об увеличении продолжительности и качестве жизни. Мы должны лечить системно: если речь идет о хирургическом вмешательстве, значит, оно должно быть сопровождено обязательной терапией.

В медицине появилось новое направление – лечение иммунобиологическими препаратами, которые активируют иммунитет человека. Это часть химиотерапии. Эти препараты позволяют «разговаривать» с клеткой. Раковые клетки хитрые, они имеют определенные рецепторы, не видимые для иммунной системы. А эти препараты как бы снимают с клетки тайный покров, распознают ее.

В 2000 году на Западе появилась таргетная терапия, которая сегодня используется и у нас, особенно при раке молочной железы. Это вид молекулярной медицины. Эта терапия блокирует рост раковых клеток с помощью вмешательства в механизм действия конкретных молекул, а не просто препятствует размножению быстро делящихся клеток, что делает традиционная химиотерапия. Таргетную терапию мы проводим далеко не всем, при ней необходимы специальные определенные исследования. Прежде чем назначить препарат, делаем иммуногистохимическое исследование, которое позволяет индивидуализировать, показать, что именно нужно женщине.

– Какова цена вопроса?

– В комитете по здравоохранению Госдумы депутаты даже предлагали  выделить иммунобиологические препараты и таргетную терапию в отдельное направление, настолько это дорогостоящие терапии. Флакончик того же герцептина, используемого при раке молочной железы (непатентованное международное название – трастузумаб), стоит 40 тысяч рублей отечественный и от 60 тысяч – импортный.

– Правда ли, что лучшие протоколы лечения сегодня ведутся в Израиле? И с какими видами рака мы справляемся успешно?

– Ведущими в плане лечения считаются Южная Корея, Германия, США, Израиль. В Израиле много центров, в которых, кстати, работает большое количество врачей из России. Но сказать, что лечение в их центрах уж настолько эффективнее, чем у нас, я не могу. Приведу пример. В СССР была женщина, которая могла позволить себе абсолютно все. Она поехала в Германию лечить рак, но там умерла. Другое дело, если вести речь о комфортности лечения в этих странах. В этом плане мы, безусловно, уступаем.

Относительно видов рака. Существует порядка 300-400 видов, из которых лечить мы научились не более 30, до 100-150 научились сдерживать рост опухоли. Мы не боги, но наука идет вперед, и на нее наша огромная надежда.

Марина Щербинина

Фото Дмитрия Напалкова