Краевед Анатолий Смилингис: «В Коми я вырос, и здесь я нужен людям»

Имя Анатолия Антоновича Смилингиса хорошо известно не только в Республике Коми. Фильмы и передачи о нем регулярно снимает федеральное телевидение, а московские журналисты благодаря ему частые гости в Корткеросе. 4 октября краевед и педагог, турист, исследователь истории ГУЛАГа, общественник отметил свое девяностолетие. Более тридцати лет он был директором районного Дома пионеров, а сейчас продолжает работать руководителем отдела гражданско-патриотического воспитания районного центра дополнительного образования. Журналисты «Республики» побывали в гостях у юбиляра, рассказавшего о своей долгой интересной жизни.

– Ваше детство прошло в небольшом литовском городке Плунге, недалеко от курортной Паланги на Балтийском море. В Корткеросе, который стал вашей второй родиной, вы оказались не по своей воле?

– Когда еще гимназистом я читал книги о суровом Севере, то никак не ожидал, что жизнь – а в судьбу я не верю – забросит меня в далекий северный Коми край. Отец мой был директором школы, и дома была большая библиотека. Я читал приключенческие романы Джека Лондона, Фенимора Купера и Майн Рида. В школу поступил сразу во второй класс, минуя первый. Учеба всегда давалась мне легко, отметок ниже четверки не получал. Перейдя в гимназию, я изучал там французский и немецкий языки, также хорошо знал польский. А любимым предметом была химия, любил заниматься опытами. Как и большинство моих земляков, с родиной я расстался не по своей воле.

На второй год советской власти в Литве – 14 июня 1941 года моих родителей обвинили в буржуазном национализме и выслали из родной страны. В этот день по секретному приказу Берии по всей Прибалтике подверглись арестам десятки тысяч семей, из них восемьсот тысяч литовцев, которых отправили в Коми, Красноярский и Алтайский края. На учебу после каникул я уже не вернулся, так и остался на всю жизнь с восьмиклассным гимназическим образованием. По пути, в Минске, мы узнали, что началась война. Отца отправили в Красноярский край, где он погиб в декабре того же года. Мы с мамой и сестрой больше месяца в вагонах для скота, на барже, на машинах добирались до Корткероса. Нас поселили в бараках ликвидированного в 1940 году Локчимлага, в спецпоселке Второй участок, что в двенадцати километрах от Корткероса. Кругом стояли лагерные вышки, трехметровый забор-частокол и пять бараков. Маму определили работать истопником в бане, но в 1942 году ее посадили за две горсти овса, взятых для нас на конюшне. Она умерла от голода в Нижнечовском лагере. Но об этом я узнал лишь после войны, ведь с сидящими в лагерях в годы войны переписка запрещалась.

После ареста мамы младшую сестру Риту забрали в интернат. Меня, пятнадцатилетнего, назначили маркировщиком при мастере по приему заготовленной древесины. К началу зимы мастера призвали на фронт и вместо него принимать заготовленный лес поставили меня. Валить лес было очень тяжело, особенно зимой: снег по пояс, а дерево лучковой пилой надо спилить так, чтобы пень был не выше двух-трех сантиметров от корня. Затем его распиливали определенной длины, рубили сучья и сжигали, а ведь зимой они сырые, плохо горят. Выполнить норму, конечно же, было нереально, а не выполнишь – уменьшат пайку хлеба или вообще ее лишат.

В первую зиму на Второй участок прибыло много китайцев, корейцев, финнов и иранцев. Их тоже определили на лесоповал. Начальник подвел ко мне четверых иранцев и сказал, чтобы я показал им, как валить деревья. Выдали им пилы и топоры. Мороз стоял под тридцать, а иранцы худые, одеты плохо. Я показал, как нужно валить лес, свалил сухостой, отпилил несколько чурок, развел костер. Возвратившись вечером к иранцам, вижу – костер погас, а рядом все четверо уже замершие застыли. Сидят все мертвые. Даже дров, которые я им оставил, в костер не подкинули.

Мама в годы Первой мировой войны служила сестрой милосердия, в Воронеже помогала бороться с эпидемией холеры. Она владела русским языком, а я не понимал ни слова. И получилось так, что первый язык, который я выучил в Коми, стал китайский.

– Как так вышло?

– Просто мне довелось работать с бригадой ссыльных китайцев, не понимавших по-русски. У китайцев в отличие от тех же иранцев и других спецпереселенцев был опыт выживания в суровом климате. Кто-то один из их бригады уходил на промыслы в Корткерос или Додзь. Отлавливал там собак, кошек, а потом, уже когда их не стало, китайцы начали отлавливать в поселке крыс. Один раз я зашел к ним, а они угощают мясом. Ем, очень вкусно. Спрашиваю: «Это что за мясо?» Сказали: «Это клыса, Толя». То есть крыса, букву «р» они почему-то не выговаривали.

Голод и холод был самым тяжелым испытанием того времени. Особенно голодно стало в начале 1942 года, когда каждый день люди умирали десятками. В столовой варили пшено, но это был даже не суп. Еда отдавала керосином. Давали шестьсот граммов черного, как мыло, хлеба. Однажды от голода стали пухнуть ноги, и я не смог выходить на работу. А тем, кто не работал, хлеба вообще не выдавали. Но начальник лесопункта Шаманов Тимофей Николаевич не стал лишать меня хлебной карточки. Это и спасло от смерти, а еще сердобольная коми женщина, которая приносила мне бруснику.

Как-то я срубил сосну, отодрал кору и, обнаружив внутреннюю мягкую оболочку камбий, съел почти всю. После этого две недели не ходил в туалет, мучился болями в животе, думал, что не выживу. Потом заболел сыпным тифом и пролежал несколько месяцев в больнице в Корткеросе. В больнице работал «власовец», военный хирург Иван Андреевич Кружилин. До этого он пилил газогенераторные чурки в спецпоселке Собино. Я его поддерживал, приписывая выработку. Когда я встал на ноги, он устроил меня завхозом в больнице. Затем меня пригласили бухгалтером в райздрав, после чего в школу, тоже бухгалтером.

Первыми моими русскими словами, которые я выучил, был мат. Позже русский язык осваивал, читая книги. Перечитал всю библиотеку и, когда стало нечего читать, взялся за сочинения Маркса, Ленина и Сталина, прочел «Войну и мир» Толстого, речи Вышинского. Хорошо знаю и коми язык. Первой книгой, прочитанной на коми языке, стала «Алая лента» Василия Юхнина.

Незадолго до окончания войны, в марте 1944-го, когда стали налаживаться отношения с «южным соседом», китайцам разрешили вернуться на родину. Тогда один из них – Ви Чан Сиан хотел меня усыновить и забрать в Китай. Но я отказался и остался в Коми. Сестра Рита в эти же годы вернулась в Литву. Уехала вместе с сиротами, польскими детьми. Это считалось побегом, и в Литве ей пришлось скрываться. Я же свой первый паспорт получил в 1956 году. Сначала он был без права выезда из Коми АССР.

– Тем не менее вы стали известным путешественником и объездили чуть ли всю страну. В «Энциклопедии Республики Коми» про вас написано как про зачинателя школьного туризма и краеведения в республике.

– Еще работая мастером на лесозаготовках, в поисках хорошего леса я стал путешествовать. А когда пришел работать в районный Дом пионеров, сначала педагогом, а затем руководителем, со школьниками исходил Северный и Приполярный Урал, Северный и Южный Тиман. Проплыл на плотах, потом на байдарках и надувных резиновых лодках все крупные реки Коми. Первыми из школьников после вой-ны мы покорили вершину Приполярного Урала – Саблю. Забирался в самые отдаленные уголки республики. В Доме пионеров я организовал первый в Коми АССР клуб юных путешественников, так тогда назвали – «Белка», который неоднократно представлял наш регион на всесоюзных и всероссийских соревнованиях по туризму, где мы становились победителями. Мы буквально облазили весь Корткеросский район.

Первый в Коми АССР ботанический кедровый заказник «Сусъёль Локчимский» появился благодаря тому, что там мы обнаружили кедры. По материалам наших туристско-поисковых походов были образованы ландшафтные заказники «Пианько» и «Лымва». Я учил ребят практическим навыкам организации ночлега, добычи и приготовления еды в тайге. Как составлять схему местности, предсказывать погоду, вести дневник наблюдений, наматывать портянки, фотографировать. Каждый наш поход был школой выживания в тайге. Набравшись опыта, ребята становились руководителями-стажерами походов с младшими и, конечно же, краеведами. Из похода всегда что-то приносили. Поэтому не случайно первый музей в Корткеросе появился в Доме пионеров. Тогда были собраны коллекции полезных ископаемых, материалы по истории и природе, о людях Корткеросского района и Республики Коми. Записаны воспоминания участников Гражданской и Великой Отечественной войн. Жалко, многое из этого уничтожил пожар.

Я нашел места древних поселений людей, сообщил ученым-археологам. Они же пригласили нас принять участие в археологических раскопках. Вместе с моей супругой Людмилой Королевой мы много лет изучаем коми историю и традиционную культуру. За четверть века собрали уникальную коллекцию родовых знаков-пасов. Собрали образцы символики как носителя информации, сохранившейся на прялках поселений Вишеры и Верхней Вычегды. Обследовали деревню Троицк как музей под открытым небом.

– Вы и сейчас продолжаете свои походы, много ходите по заброшенным «зонам» и спецпоселкам Локчимлага, которых множество в районе, тесно сотрудничаете с республиканским фондом «Покаяние». Благодаря вам установлен памятный камень возле Аджерома всем тем, кто погиб в лесных лагерях, отбывал ссылку в районе. А на кладбищах бывших лагерных участков и спецпоселений вы установили двадцать памятных крестов.

– На местах обнаруженных нами захоронений ставим кресты, чтобы люди помнили заключенных и спецпереселенцев, сосланных в Коми и погибших в годы сталинских репрессий. За годы мы обнаружили более пятидесяти заброшенных лагерных участков и спецпоселений, более двадцати массовых захоронений. Считаю, что должен закончить эту работу.

– Вашу квартиру, в которой хранится уникальный архив, сейчас уже сложно назвать годным для жилья помещением. По словам вашей супруги, зимовать вам придется в баньке. А ведь уже много лет назад литовское правительство предоставило вам квартиру в городе Укмерге. Не планируете переехать в Прибалтику?

– Об этом я ни разу не задумывался. В Коми я вырос, большая часть жизни, деятельности связана с этим краем. Время течет. Меняется жизнь, среда. Здесь мои познания, опыт нужны людям. Они востребованы. Я хорошо знаю, что многим из того, что я делаю в последние десятилетия, никто и уже никогда заниматься не будет. Я стал заложником самим начатого и ничуть не жалею об этом.

На «наших плечах» с Людмилой Королевой три музея. Музейные предметы мы уже не собираем. Они сами «находят» нас, образуя коллекции. Коллекция требует определенного места, описания, представления. Музейная экспозиция создается на годы, нужны большие затраты. Музейные предметы, не включенные в экспозицию, на десятки лет исключаются из научного оборота. Коллекционные предметы, отдельно от экспонатов музея, требуют обеспечения постоянного доступа для реализации новых проектов. При наличии помещений к ним будет свободный доступ, что позволит открыть новые, неизведанные страницы истории, культуры, природы района, республики. Нам предлагают разместить их в музее или в архиве. К сожалению, там годами нет места для имеющихся своих экспонатов, находящихся под угрозой исчезновения.

– В чем секрет вашего активного долголетия?

– Голод – великая школа жизни. Он заставляет «съедать» то, что досталось, сразу. Этого принципа придерживаюсь по сей день. В человеческой природе стрессовые ситуации – обычное явление. Они требуют определенной разрядки. Этому помогают интересные дела, которыми я живу. Помогает мне и владение внутренним «душевным равновесием», которому научила меня жизнь. Это не так просто, как думается.

Беседовал Артур АРТЕЕВ

Фото Дмитрия НАПАЛКОВА