Николай Мазур: «Многие ликвидаторы не дожили даже до 50 лет»

Даже спустя 30 лет аварию на Чернобыльской атомной электростанции вспоминают с замиранием сердца. Взрыв четвертого энергоблока 26 апреля 1986 года считается самой большой экологической катастрофой за всю историю человечества. При разрушении реактора в атмосферу попало огромное количество радиоактивных элементов. Зона заражения была настолько велика, что даже в Коми уровень радиации увеличился в несколько раз. На тушение пожара ушло около трех лет – за это время сотни тысяч людей приняли участие в его ликвидации. За годы своей военной карьеры сыктывкарцу Николаю Мазуру удалось многое повидать, но время, проведенное в Чернобыле, он помнит так, словно это было вчера. Несколько месяцев он возглавлял два пункта санитарной обработки личного состава и техники. Специально для «Республики» ликвидатор поделился своими воспоминаниями о черных днях.

– Как складывалась ваша военная карьера?

– Сначала я пребывал на срочной службе, был командиром взвода в инженерных войсках. После окончания военного училища стал офицером. Работал в министерстве по чрезвычайным ситуациям и гражданской обороне России, а во время аварии в Чернобыле я был начальником гражданской обороны по Республике Коми. Закончил службу полковником в МЧС.

– Как вы оказались в Чернобыле?

– В июне 1987 я был в командировке в Ухте. В то время из-за случившейся аварии мы организовывали лабораторный контроль по всей республике, смотрели, чтобы уровень радиации не повышался. Из Сыктывкара мне пришла повестка, что срочно нужно убыть в район Киева. Тогда не сильно афишировали, что происходит в Чернобыле, поэтому, куда я поеду, не сказали.  В июле я приехал в Киев, там нас переодели, переобули, посадили в машину и повезли в Припять. Как оказалось, нас отправили в 30-километровую зону. Я был в самом центре Чернобыля.

– Какую роль вы играли в ликвидации?

– Я организовывал санитарную обработку техники и людей рядом со станцией взрыва. Еще при мне строился саркофаг, чистили крыши. И вся грязь, что оставалась на технике, проходила через нас. Мы ее очищали на санитарных постах, людей парили, отмывали и выдавали стерильно чистую одежду. Проверяли их по дозиметру, если радиация в человеке еще превышала норму, то мы проводили ту же операцию снова и снова, пока его состояние не улучшится.

– Повлияло ли нахождение в Чернобыле на ваше здоровье?

– Я долгое время был председателем «Общества Чернобыля» в Коми, нас, чернобыльцев, было порядка 3000 человек в республике, из них 70 процентов уже нет в живых. Многие ликвидаторы не дожили даже до 50 лет.

Поначалу нам говорили, что проблем со здоровьем у нас не возникнет, что какими здоровыми приехали, такими же и вернемся домой. Оказалось, что большинство участников очень сильно заболели: частая тошнота, ужасные головные боли, кровь текла из носа, из ушей и даже из-под ногтей. Даже сейчас я испытываю сильные скачки давления и сердечные боли.

– Что вы ощутили, когда увидели последствия аварии?

– У меня на всех пунктах был пропуск, поэтому я побывал во всем районе, видел брошенные деревеньки, побывал в Припяти. Жутко было видеть, что эти поселки, новейший город атомщиков – мертвые. Вот остановишься посередине города, осмотришься: многоэтажки, прекрасные парки, море цветов, а статус у него – призрак. Представьте, все население исчезло, ничего с собой не забрав, на балконах все так же висит белье, детские колготочки, вокруг тишина. Даже птицы не поют, только слышно, как поскрипывают качели. А дозиметр трещит в руке. Это было действительно страшно.

– А вы встречались с жителями Чернобыля?

– Я видел гражданских, которые вернулись спустя год, чтобы возобновить работу на станции. Они мне и рассказали, как их эвакуировали. Тогда были праздники, выходные, свадьбы гуляли – и все наблюдали за пожаром на станции, в то время как там уже погибали люди.

– Вы заметили, что природа в зоне не такая, как за ее пределами?

– По роду службы мне приходилось встречаться с академиками, предоставлять им информацию по своей работе. Там и по сей день находится всемирная научная лаборатория, которая изучает экологию на территории зоны. Особых изменений в природе там не произошло, только листва стала более насыщенных оттенков из-за радиации. А животные остались такими же животными, никаких мутантов там и в помине не было.

– Как вы считаете, что послужило такой масштабности катастрофы? Чья это была ошибка?

– Если наука разработала атом, то она должна разработать способы защиты от него в подобных ситуациях. В этом и есть ошибка. Разработчики не сумели довести станцию до совершенства, стержни, вместо того чтобы уйти в глубину реактора в случае взрыва, остались на поверхности и погубили тысячи людей. Появилась тихая паника, никто не говорил об этом, но она явно присутствовала. Люди совершенно не знали, что нужно сделать для полной ликвидации аварии. Они начали заливать реактор водой, чего нельзя было делать поначалу.

– Вы знаете о том, что сейчас в Припять водят экскурсии?

– Я крайне негативно отношусь к этим экскурсиям. В той местности уровень радиации не может упасть так быстро. Один шаг в сторону – и ты уже не жилец. Люди должны понимать, что это не место для развлечений и в первую очередь нужно думать о своем здоровье.

Беседовала Ксения Акимова
Фото vk.com