Исповедь переселенки

Жительница воркутинского поселка Воргашор из-за чиновничьего равнодушия и волокиты доживает свои дни в ветхом холодном доме

В редакцию «Республики» пришло письмо от Лидии Ивановны Головачевой. 77-летняя пенсионерка, инвалид второй группы, 30 лет своего полувекового стажа отработавшая на Крайнем Севере, вынуждена обивать пороги чиновников и терпеть унижения, чтобы реализовать свое законное право на переселение в нормальное жилье. Эта история длится уже несколько лет, но воркутинка так до сих пор и не может заселиться в нормальную, пригодную для проживания квартиру. О своих мытарствах она поведала в письме.

«Дорогая редакция, отчаяние заставило меня обратиться в вашу газету. Всю жизнь я имела собственное жилье. Но так случилось, что дом, в котором расположена моя приватизированная квартира, рушится, приходит в негодность. В комнатах периодически течет, на балконе (я живу на четвертом этаже) течь  с момента вселения. Многократно обращалась с этим вопросом в жилищно-коммунальные службы, но реальной помощи не было. Кроме того, в квартире очень холодно.

Я подала исковое заявление в суд с просьбой пересчитать плату за ремонт и содержание жилья и произвести ремонт в комнате, где была течь. В период судебных заседаний приглашались руководители УК ЖКХ (их было трое на тот момент) и представители администрации города Воркуты (которые не явились ни разу).

В ноябре 2013 года жилищной комиссией было решено признать мою квартиру по адресу: поселок Воргашор, улица Катаева, дом 6, корпус 4, кв. 25 – непригодной к проживанию и внести меня в адресный список по переселению на ноябрь 2016 года. Суд своим решением № 04/2-1111/2013 от 13 декабря 2013 года обязал администрацию Воркуты «предоставить благоустроенное жилое помещение, отвечающее санитарным и техническим нормам» в срок до первого апреля 2014 года.

14 января 2014 года меня пригласили в администрацию поселка для осмотра квартиры, в которую предложили переселиться. Квартира в поселке Воргашор по улице Катаева, 41а-19 располагается на первом этаже трехэтажного дома. Она отремонтирована, с новой сантехникой и электроплитой. Осмотрев это жилье, я сообщила, что все же не хотела бы жить на первом этаже, потому что по собственному опыту знаю, как живется в таких квартирах (около десяти лет прожила на первом этаже в поселке Комсомольский). Но меня стали уговаривать, приведя аргумент: если не соглашусь переселиться в эту квартиру, то придется ждать переселения четыре-пять лет, поскольку администрация Воркуты не имеет совсем никаких средств, чтобы отремонтировать жилье для переселенцев. В итоге с большим нежеланием я подписала согласие на переселение в предложенную квартиру.

Мне сразу дали большой список необходимых справок и документов, которые следовало собрать и представить сначала в администрацию поселка. Ключи от квартиры чиновники оставили у себя, сообщив, что выдадут их после регистрации по новому адресу.

С этого дня и начались мои многочисленные «хождения по мукам» – неоднократное собирание одних и тех же справок, посещение в назначаемые сроки разных кабинетов на разных этажах в разных офисах (БТИ, регистрационная палата и так далее). Вся эта чиновничья волокита длилась почти полгода.

27 мая 2014 года я получила на руки выписку из постановления № 435 от 20 марта 2014 года, где говорилось: «Передать в собственность двухкомнатную квартиру по адресу: пгт Воргашор, улица Катаева 41а-19». Прилагался договор дарения моей частной квартиры муниципалитету от 2 апреля 2014 года.

В администрации мне пояснили, что если я не хочу оформлять квартиру как частную, то могу жить в муниципальной, заселиться после регистрации.

3 июня 2014 года, получив паспорт с отметкой о регистрации, я обратилась в поселковую администрацию с просьбой выдать мне ключи от «новой» квартиры. Их мне выдала секретарь, так как больше никого не было на месте.

Возле квартиры № 19 меня ждала неожиданность: входная дверь была открыта, замка в ней не было. Входить во вскрытую квартиру я не осмелилась и позвонила в администрацию поселка. Та же секретарь порекомендовала войти и затем перезвонить. Картина, которую я увидела, была ужасной: на полу мусор, окурки, обрывки газет, форточки открыты вместе с болтами, сантехники нет, кроме унитаза и ванны, электроплиты тоже нет, дверь на кухне забита гвоздями.

Через некоторое время подъехала инспектор администрации поселка, которая вызвала участкового уполномоченного, а он в свою очередь – криминалистов. После осмотра и опроса меня отпустили с рекомендацией позвонить через два-три дня. Я не стала ждать и позвонила уже на следующий день, высказав намерение отказаться от этой квартиры. Меня с этим заявлением направили в городскую администрацию, а там объявили: отказ невозможен, но в квартире восстановят все как прежде, даже поставят вторую дверь. Пришлось согласиться.

Далее надо было оформлять финансовые документы – в бухгалтерии, энергосбыте, соцзащите. В процессе хождения по вышеуказанным инстанциям выяснилось, что они не могут оформлять необходимые документы, так как у меня нет свидетельства о праве собственности. Где взять этот документ, никто из них не знал, посоветовали обратиться в БТИ.

Когда я пришла в БТИ, мне заявили, что такой документ они не выдают, но могут дать справку. Наконец, вынесли такую справку, сопровождая вопросом: как мне могли выделить жилье в собственность – частную квартиру? Оказалось, квартира № 19 по улице Катаева до 1999 года была зарегистрирована как собственность гражданки Д. Затем передана шахте «Воргашорская» в ее жилой фонд.

Что мне со всем этим делать, я не знала. В БТИ посоветовали обратиться в комитет по управлению муниципальным имуществом администрации города (КУМИ), предварительно взяв справку в регистрационной палате.

Пришлось побывать на приеме у заместителя начальника КУМИ, а затем и у самого начальника Михаила Сергиенко. Здесь после проверки базы данных выяснилось, что указанная квартира не значится как муниципальная, и значит, как выразилась заместитель начальника КУМИ,  «выделили эту квартиру ошибочно».

Начальник КУМИ предложил мне два варианта выхода из создавшегося положения: отказаться от данной квартиры и в этом случае ждать переселения около пяти лет «в связи с отсутствием у администрации города средств для ремонта жилья»  либо согласиться на эту квартиру при условии, что ее через суд переведут из частной в статус муниципальной. На это уйдет два-три месяца.

Я вновь поверила, что действительно все будет так, как обещают, и согласилась на второй вариант. На вопрос, когда я узнаю о переводе квартиры в статус муниципальной, чтобы наконец получить документ о праве собственности, меня заверили, что об этом непременно проинформируют.

В начале июля я находилась на лечении в стационаре, затем уехала долечиваться в санаторий, по возвращении снова попала в больницу. Выписалась лишь в начале ноября 2014-го и позвонила в администрацию города, чтобы узнать, как обстоят дела с переоформлением квартиры. Мне ответили, что документы готовы. Из-за сильного холода я не поехала в город, а попросила в администрации города дать мне наконец ключи.

И что, вы думаете, я увидела на сей раз? Входная дверь в квартиру № 19 оказалась заколочена куском доски огромными торчащими гвоздями, замок по-прежнему отсутствовал. Снова пришлось звонить в поселковую администрацию, сотрудники которой задали встречный нелепый вопрос: «А почему забита дверь?»

Я тут же написала заявление об отказе от этой квартиры, тем более что документа о праве собственности так и не получила. Спустя время пришел ответ, что общественной комиссией по жилищным вопросам решено повторно рассмотреть мое заявление после обследования квартиры межведомственной комиссией.

Я вновь попала в больницу, и поскольку никакого ответа об обследовании не дождалась, обратилась к прокурору города. 30 сентября мне позвонили, сообщив, что комиссия приехала, но требуется мое заявление о повторном обследовании моей квартиры. А разве было первичное обследование? Если было, то тогда никакого заявления от меня не требовалось и никто об этом меня не проинформировал.

В этот раз я изъявила желание присутствовать при обследовании квартиры. Прямо из-под капельницы поехала с членами комиссии на квартиру № 19, где под диктовку руководителя комиссии Ирины Мезенцевой написала заявление.

Квартира оказалась еще более разрушенной и разграбленной: входные двери непонятно откуда – старые, порубленные, прибитые гвоздями с двух сторон; в прихожей куча мусора, обломки досок; из сантехники осталась только ванна; обои сверху местами оборваны. Всю эту картину Мезенцева снимала на камеру дорогого сотового телефона и комментировала, а секретарь записывала.

Через неделю я получила заключение, без составления акта, что «квартира пригодна к проживанию». Подпись на этом документе поставил заместитель главы администрации Воркуты Ярослав Мельников, который изначально заявил, что «квартира является моей собственностью со дня регистрации».

Вот так: меня зарегистрировали в злополучной квартире, не вспомнив, что она находилась «в чужой собственности» и была предоставлена мне «ошибочно», без свидетельства о праве собственности.

Теперь от меня требуют восстановления ограбленной квартиры и уплаты «за проживание с 30 мая 2014 года». А ведь ключи я держала в руках всего два раза, и оба, когда обнаружила, что квартира ограблена. Все остальное время ключи находились на хранении в администрации поселка.

В настоящее время я вернулась в свою родную квартиру. Все время, пока длилась эта эпопея, понимая, что прежняя квартира уже не моя, а новая – еще не моя, я вынуждена была гостить то у родных, то у знакомых. Но теперь гостить больше негде – кому нужен старый больной человек? Последний год со здоровьем у меня все хуже и хуже. Из-за боли в позвоночнике я передвигаюсь с большим трудом и с посторонней помощью. Полтора года скиталась по чужим квартирам, потому что снимать жилье за 10-13 тысяч рублей в месяц я не в состоянии.

В подъезде осталась только я одна. В квартире очень холодно, нет воды. 30 декабря 2015 года пришлось поднимать на четвертый этаж мешок со снегом. Со слезами выпросила обеспечить меня хотя бы холодной водой,  и выручили – открыли рядом расположенную квартиру, чтобы я могла оттуда брать воду. Сейчас нет слива в канализации.

Никогда не думала, что в конце жизненного пути окажусь бездомной, имея всю жизнь собственное жилье. От безысходности такой хоть в петлю лезь».