Сурдопереводчик Елена Шлейгина: «Профессия сама нашла меня еще в детстве»

Сыктывкарка Елена Шлейгина – представитель очень редкой профессии, относящейся к категории помогающих: сурдопереводчик. Для непосвященных это просто переводчик между слышащим и неслышащим человеком, а на деле это все равно что поводырь для незрячего, только подопечных у Елены Шлейгиной много, и проблемы у всех разные. О том, что определило ее профессиональный выбор, и об особенностях своей работы Елена Владимировна рассказала «Республике».

– Выбор профессии обычно всегда основан на некоем опыте или таланте, который человек в себе чувствует. Почему вы решили стать сурдопереводчиком?

– Я выросла в семье инвалидов по слуху. И мама, и папа глухие. Так что я обычно говорю: профессия сама нашла меня. Мне с детства нужно было сопровождать родителей в поликлинике, в других общественных местах, где я была для них переводчиком.

– В каком возрасте вы стали понимать, что родители у вас не такие, как у всех?

– Уже к школьному возрасту. Поскольку меня надо было учить разговаривать, после моего рождения родители решили жить с родителями моего папы. Бабушка часто говорила мне, что мама с папой не слышат и поэтому мы должны им помогать. Она же учила меня общаться с ними. В садик за мной всегда приходил дедушка, поэтому в раннем детстве я еще не ощущала никакого дискомфорта от того, что мама и папа не слышат и не разговаривают, как все.

Но когда выросла и пошла в школу, родители переехали от бабушки с дедушкой в свою квартиру. Тогда я впервые ощутила глухоту родителей как некую проблему. Когда родители приходили ко мне в школу и мне приходилось переводить мамину речь учителю, одноклассники начинали насмехаться, некрасиво жестикулировать и дразнить меня. И тогда я запретила родителям приходить в школу. Если учительница хотела их видеть, я плакала и просила не звать их, а лучше написать записку. Так потом учителя и общались с моими родителями записками.

Когда меня спрашивают, учил ли меня кто-то целенаправленно общаться жестами, я отвечаю: «Нет». Ведь ребенок всегда перенимает тот язык, на котором говорят в семье. Родители со мной с тех пор, как я себя помню, общались жестами. Жестовый язык – тоже способ общения, только не с помощью языка, а с помощью рук. Конечно, каждый родитель, даже если он глухой, все равно пытается разговаривать со своим ребенком. Мама мне тоже читала книжки. Конечно, окружающие восприняли бы это просто как непонятные звуки, а для меня-то она говорила. Папа меня с балкона звал домой. Бывало, играю во дворе и вижу: папа стоит на балконе, меня зовет, руками машет. У них есть звуки, которые я понимаю, потому что я выросла с ними.

– Столь непривычное для всех общение как-то повлияло на ваш характер?

– Если честно, никак. Это воспринималось как должное. Но с детства выработалось убеждение: людям нужно помогать, жалеть их. Чтобы это понять, надо в этом пожить. Не зря специалисты утверждают, что хорошим сурдопереводчиком может быть человек, который жил с глухим. Я могу по лицу определить, какое у человека настроение, врет он или говорит правду.

– У каждого человека, а тем более ребенка, есть потребность в близких, доверительных отношениях. Могли ли вы делиться с мамой сокровенными переживаниями?

– Конечно, таких отношений, какие сейчас у меня с моими детьми, не было. Потому что не всегда я могла передать родителям свои эмоции, не знала, как это жестами объяснить. Но помню, когда я рассказывала маме, как меня в школе дразнят из-за моих родителей, и плакала, мама объясняла мне, что в каждой семье бывают свои горести. Мы с ней и сейчас иногда вспоминаем те наши разговоры. Как-то, уже взрослой, я спросила у нее: «Мама, ты тогда вот это хотела мне сказать?» Она отвечает: «Я тебя очень жалела, понимала, как тебе тяжело». Она старалась дать мне все. Но вот такого, чтобы по улице прогуляться с мамой и поболтать, как подружки, этого, к сожалению, не было. И папа, и мама у меня живы, мы общаемся постоянно. Просто сейчас на помощь пришли еще и СМС, ватсап.

– А почему вы выбрали именно эту профессию?

– Я уже говорила, что она меня сама выбрала. Пазлы сами сложились в нужную картинку. Я работала на мебельной фабрике, просто пошла по стопам родителей, которые оба там работали. Папа был столяром, а мама – швеей. Там много инвалидов по слуху тогда трудилось. Однажды хорошая знакомая мамы рассказала мне, что проходят курсы жестового языка для социальных работников и медработников, которые работают с глухими. Мол, ты же, Лена, хорошо знаешь жесты. Давай тебя в комиссию пригласим. Это был 2000 год. В комиссии были люди из минобраза, соцзащиты. Они должны были отобрать лучших, кого по итогам двухмесячных курсов можно было направить на дальнейшее обучение. А поскольку сами-то они не понимали жестов, то им нужны были эксперты. Женщина – организатор курсов сама была глухая, и ей тоже нужен был переводчик. От министерства социального развития там была Тамара Александровна Абрамова, которая увидела, как я разговариваю с этой глухонемой женщиной. Она подходит ко мне и говорит: «А вы не хотите сами поехать на эти курсы?» Но я же, говорю, экзамена не сдавала. А она: «Так вам и не надо. Я же вижу, как вы легко общаетесь жестами».

На мои возражения, что мне некуда оставить своих троих детей, она ответила: «На время вашей учебы я устрою ваших детей в санатории. А вы поезжайте. Вам эта корочка в жизни пригодится». Так я поехала в Нижний Новгород на курсы. Преподаватель на курсах сразу отметила: «Я вижу, что вы из семьи глухих, вы очень свободно общаетесь».

Когда я вернулась, мне предложили работу в реабилитационном центре для глухих. Потом пригласили в лицей, где в группу швей набрали глухих девочек. Мастер с ними не справлялась, и меня позвали туда. Там я отработала почти десять лет. Когда в разных городах начали открывать специализированные заведения для глухих, набирать группы не удавалось, и я уволилась. Устроилась работать в Кочпонский психоневрологический интернат. Был у меня профессиональный интерес: мне хотелось понять психологию и мир людей с неразвитым интеллектом. Я отработала там воспитателем два с половиной года.

Потом меня пригласили в ГБУ РК «Спортцентр инвалидов» сопровождать наших паралимпийских чемпионов и спортсменов с инвалидностью. Среди них были ребята с психоневрологическими нарушениями, а у меня уже имелся опыт общения с такими детьми. И потому я всегда знала, как с ними поговорить, как довести до дистанции и как успокоить, если спортсмен проиграл. Со своими ребятами я побывала на самых разных соревнованиях и в нашей стране, и за рубежом.

Очень часто приезжаешь на соревнования, где собираются команды со всей страны, а там вообще нет сурдопереводчиков, кроме меня. Поэтому меня уже везде знают. Когда я приезжаю, тренеры облегченно вздыхают: «Слава богу, Елена Владимировна приехала, значит, переводчик у нас будет». Я обычно стою на сцене с судьями на процедуре награждения, на всех открытиях и закрытиях соревнований и перевожу.

– Помимо работы сурдопереводчика, вы еще являетесь инструктором по адаптивной физкультуре для инвалидов. Как так получилось?

– Работа за столом – это не мое. Мне надо двигаться. Поэтому, когда в спортцентре мне предложили стать инструктором по адаптивной физкультуре, я согласилась. Что такое инструктор в спортзале, никому объяснять не надо. Просто у меня особый контингент – люди с инвалидностью. Я помогаю включить тренажеры, пересесть с коляски на тренажер, поднести блины для штанги и слежу за безопасностью ребят. Не так давно отучилась в Санкт-Петербурге на курсах по шоудауну. Это настольный теннис для незрячих людей. Теперь еще в обществе слепых занимаюсь с ребятами.

– Таким универсалом вы наверняка стали не от хорошей жизни, а от того, что специалистов вашего профиля и уровня в городе не хватает. Много ли сегодня в Сыктывкаре сурдопереводчиков?

– Всего трое. Самая молодая – это я. Больше 30 лет в обществе глухих проработала Галина Павловна Попова, хотя сама она слышащая. И до сих пор, несмотря на возраст, продолжает работать, потому что заменить ее некем. Еще один сурдопереводчик – Светлана Юрьевна Маркова – работает в Сыктывкарском политехническом техникуме. И все. Мама моя говорит: «Лена, ты теперь у нас три в одном: тренер, переводчик и инструктор». Из-за того, что других специалистов нет, меня иногда и ночью могут вызвать. В ГИБДД, например, если произошло ДТП с участием глухого человека. И в Новый год могут вызвать. Поэтому уже несколько лет на Новый год отключаю телефон, чтобы меня никто не нашел.

– Но работа в таком режиме, учитывая, что общаться приходится руками, это же огромный труд.

– Не так давно у меня диагностировали нейропатию, и невропатолог категорически запретила мне манипулировать руками. Я ей говорю: «Но это невозможно. Я переводчик. К тому же у меня родители глухие, я с ними общаться должна, со своими подопечными на работе – тоже». «Если, – говорит, – не хотите болеть, придется прекратить. Либо придется делать это через боль». Так и работаю теперь – через боль. Вечером ванночки для рук делаю, растираю. А утром – опять на работу.

– Вам приходится работать переводчиком и в судебных делах инвалидов по слуху. Как вы доносите до человека слова, не имеющие конкретных образов в реальности?

– Суды не связаны с моей работой по спорту, я просто вынуждена подрабатывать, потому что зарплата сурдопереводчика – мизерная. Вот сегодня я отработала в суде полтора часа. Час работы стоит 280 рублей. А сколько труда! Это же надо еще донести информацию до глухонемого, и не один раз надо объяснить, а несколько. Каждый жест – это какое-то слово. Есть много жестов, которых глухонемые не знают. В судах вообще сложно, потому что юридические термины не передать жестами. Приходится говорить по буквам пальцами. Иногда по три часа без перерыва надо разговаривать руками. Конечно, я могу попросить судью говорить помедленнее, но труд действительно очень тяжелый. У меня не хватает времени ни прогуляться, ни сходить куда-то. Одна мечта: лечь на диван и спокойно полежать у телевизора. Иногда хочется все это оставить. Думаешь: зачем мне все это? А утром просыпаешься и понимаешь: как я буду без всего этого жить?

Беседовала Галина ГАЕВА

Фото из социальной сети «ВКонтакте»