Владимир Юрковский: «Всегда хотел быть директором театра»

Исполнительный директор некоммерческо

го культурного фонда «Классика и современность» Владимир Юрковский – личность неоднозначная и многогранная. Каких только характеристик не дают ему коллеги по деятельности: шумный, активный, противоречивый, непредсказуемый. При этом все единодушно подчеркивают, что человек он неравнодушный. Накануне 50-летия, которое он отмечает 5 августа, продюсер, режиссер, артист, вокалист, выпускник Российской академии театрального искусства, экс-министр культуры республики и экс-руководитель управления культуры Ухты, автор и генератор порядка ста культурных реализованных проектов дал интервью «Республике».

– В свое время вы были автором такого мощного театрального действа, как шоу-спектакль – транс-опера «Фаустина». Дорогостоящий проект, о котором много писали в прессе. Почему опера так немного пожила?

– Проект держался на плаву два года, за это время прошло восемь премьерных спектаклей, мы выезжали на гастроли в Ухту, потом еще было несколько показов в Сыктывкаре. Это тоже был мой личный опыт, который показал, что в столице Коми антрепризные спектакли долго существовать не могут. Тем более что это все-таки  было не шоу в чистом виде, которое могло бы массово привлечь соответствующего зрителя.

«Фаустину» я предлагал взять на баланс театра, и еще один не менее масштабный проект «Главное, ребята, сердцем не стареть» предлагал и прежнему директору филармонии Вячеславу Майсерику, и нынешнему – Марии Балмастовой. Уговаривал: «Возьмите себе на баланс, хороший, «денежный» проект, я лишь буду получать свои авторские». Почему эти руководители не согласились, мне непонятно до сих пор. Скажу лишь, возвращаясь к «Фаустине», что без внешнего влияния и поддержки определенных структур этот шоу-спектакль мог бы вообще не состояться на площадке театра оперы и балета. Опять же не буду давать оценок «неприятия» его руководителем театра. Поверьте, ни сегодня, ни тогда я не считал себя продюсером российского масштаба, чтобы выходить на более широкие просторы. Хотя однажды мне предлагали миллион долларов за то, чтобы я раскручивал определенные проекты. Но, увы, я не был уверен, что смогу, я берусь за дело только в том случае, когда на сто процентов есть внутренняя уверенность. Малейшего сомнения достаточно, чтобы отказаться от предложения.

– Как новоиспеченный министр культуры вы выходили к работникам отрасли со следующими посылами: «Я ваш», «Включайте мозги», «Больше креатива», что откровенно раздражало многих. Пожалуй, именно в этот период вы нажили немалое количество недоброжелателей. Эти посылы были вашей личной позицией или же вы исполняли пожелания курирующего отрасль заместителя главы республики?

– Да, у меня были соответствующие рекомендации: расшевелить отрасль, чтобы она начала зарабатывать. В то время благодаря федеральному законодательству культура стала позиционироваться как услуга и стояла чуть ли не в одном перечне с ритуальными услугами. Люди, которые тогда руководили республикой, были из бизнеса и в меру своего представления об обществе считали, что культуру нужно поставить на «рабочие» рельсы.

Мне до сих пор не могут простить долго тогда цитируемую в прессе и, безусловно, не совсем корректную фразу об «иждивенческой позиции» работников отрасли. Ни в коем случае не оправдываюсь, но так уж сложилось, что те мои посылы, как бы кого они ни раздражали, стали предпосылкой для тех грантов, которыми сегодня кормится культура. И в Ухте, когда я занимал должность руководителя управления культуры, у меня была та же позиция: чтобы получать деньги из бюджета, надо больше работать, предлагать интересные, а главное, реально реализуемые и нужные обществу проекты.

– Почему же в Ухте вы задержались столь недолго?

– Изначально контракт был подписан на год. И, скорее всего, он был бы продлен, но поменялась городская власть. Это случилось за неделю до окончания договора, когда я был в Сыктывкаре на курсах в академии госслужбы. Мне позвонили: «С вами не будет продлен контракт». Это было решение нового руководителя администрации. При этом мне объяснили, что я могу вновь подавать свою кандидатуру на конкурс. Но это было уже игрой, лукавством. Встретиться со мной, объяснить причину разрыва отношений новый руководитель администрации не согласился, что вызвало некое недоумение. Это при том, что условия контракта по отношению ко мне были практически не выполнены. Тем не менее в Ухте у меня сложились и, надеюсь, останутся доброжелательные отношения с теми, с кем мне посчастливилось работать.

– Можно ли сказать, что должность министра культуры в те годы была «расстрельной»? Отрасль бедная, не знаешь, как поделить бюджет: или крышу в филармонии починить, или дом культуры на селе подлатать, или, например, комнату в общежитии для «бездомных» музыкантов приобрести.

– В 2010 году в СМИ опять же прозвучало: «Министру Юрковскому объявили выговор за несоответствие служебному положению». Да, было порицание, но не успел я выйти из кабинета главы республики, как это «несоответствие» за несвоевременную выплату заработной платы благодаря особо ретивым служителям пера тут же появилось в республиканской прессе и на одном из электронных порталов российского агентства. Было обидно, так как буквально через неделю-другую заработную плату стали задерживать в образовании и здравоохранении.

Трудно сказать «расстрельная – не расстрельная», но нервная, это точно.

Я нередко думал: «Что же происходит? Что ли я такой бездарный, плохой?» Но когда оцениваешь картину в целом, понимаешь, что вся эта чехарда идет с самого-самого верха. Вообще я считаю, что человеку нужно дать возможность набраться хотя бы малейшего опыта, ведь в министерском кресле я только год набирался опыта бумажной работы, понимания правил игры, подбора кадров. Помню, я даже просил своего заместителя найти мне какого-нибудь старого кадровика, потому что раньше работала целая технология по подготовке и подбору кадров в любой отрасли. Ну а если говорить о результатах, которые были оценены, уж как водится, гораздо позже, то это Дни культуры муниципальных образований в Сыктывкаре, Чеховский фестиваль, российско-финляндский форум, да и многое другое.

Почему позже? Объясню для сравнения. Когда ты в министрах, наверху, то пока дойдут результаты, пока твой посыл, брошенный вниз, пройдет кучу инстанций, целый круговорот документаций и соглашений, условно говоря, пройдет время, а результаты всплывут года через два. Это целый механизм, машина. Когда ты «ближе к земле», как это было в Ухте, все рядом, результаты видны моментально.

– Не секрет, что вы всегда мечтали стать директором театра оперы и балета.

– Всегда хотел и не скрываю этого, я учился на эту профессию, на эту должность. И подходил к прежнему директору Валентине Судаковой: возьмите в замы, не подведу, не подставлю. Но ни прежний, ни нынешний руководитель театра не хотят со мной работать, и мне бы не хотелось озвучивать догадки своих предположений – почему.

– Вы знаете кухню театра изнутри. Как считаете, это справедливо, когда солиста отстраняют от сцены только потому, что у него возникли, возможно, временные, проблемы с голосом?

– Тут надо обладать некой мудростью. На моей памяти такта и справедливости в плане работы с поющими актерами – пенсионерами, ветеранами и мастерами сцены – было не занимать Ие Петровне Бобраковой. Она всегда знала, чем занять стареющих актеров, ведь у каждого из них существуют и другие таланты. Всегда можно найти компромисс. Но ни в коем случае нельзя указывать артисту на дверь. Он может просто заболеть и умереть. И такие случаи театральный мир знает хорошо. Это тонкий и опасный момент.

– Вы тоже артист и не работаете на сцене.

– Можно сказать, я стрессоустойчивый человек, жизнь закалила.

– Скучаете по театру? Все-таки вы замечательный актер, в каких-то спектаклях – просто звезда.

– Это моя личная беда и наша с Олей (Ольга Сосновская – супруга, прима театра, заслуженная артистка РФ – авт.) большая проблема. Оля живет театром, работает в театре и, что естественно, пытается делиться со мной всем, что происходит в его стенах. Я же, в свою очередь, после того как ушел из театра, стараюсь дистанцироваться от этой темы. Почему? Как только я начинаю реагировать, я начинаю болеть – и морально, и физически: слишком для меня это все «живое».

– Как вы оцениваете состояние театра?

– Сегодняшнее состояние театра – отображение культуры в целом. На мой взгляд, чтобы вернуть прежнее доверительное со стороны зрителя отношение к театру, должно пройти немало времени. Утешает то, что наверху начинают больше говорить о театре, слова «театр», «искусство» мы вновь слышим даже в посланиях президента. Каждый раз, когда приходит новый руководитель республики, я думаю: «Господи, что его может связывать с театром?» Юрий Спиридонов любил театр, знал всех артистов поименно. Владимир Торлопов откровенно говорил, что не любит искусство, и это отражалось на многом. Вячеслав Гайзер понимал, что культура и театр в том числе необходимы, и требовал инициативы от руководителей отрасли в первую очередь. Искренне надеюсь, что будущий глава региона будет не равнодушным к культуре и в частности – к театру.

Сегодня могу сказать только одно, все-таки общаюсь со многими актерами: в Государственном театре оперы и балета очень плохая моральная атмосфера, люди ругаются, со стороны руководства допускается хамство, и, что ужасно, актеров унижают. Не говорю о главном режиссере: Илья Семенович Можайский – интеллигентный человек, прошедший еще старую школу
ГИТИСа, он умеет работать с творческими людьми. Надеюсь, если мне вдруг доведется прийти в театр, мы как представители одной школы найдем точки соприкосновения.

Как человек все-таки театральный добавлю, что мне непонятна репертуарная деятельность, когда дорогостоящие спектакли идут по два-три раза, и никто далее не занимается их продвижением. Неважно, на мой взгляд, строится реклама, когда в Сыктывкар, например, приезжает оперная звезда, а пиара – ноль, никакой работы со спонсорами, со зрителем. И вообще никакой, за исключением премьерных спектаклей, работы со своими артистами. Нужно больше работать с молодыми артистами, делать на них ставку, продвигать, посылать на конкурсы. Это будущее театра, в конце концов.

То же анкетирование зрителей, которое проводится во время фестиваля «Сыктывкарса тулыс». Какая профессиональная социологическая организация их анализирует, какие выводы следуют за этими анкетами, какие расчеты производятся? Или это просто «пустышка» для утешения самолюбия руководства? Абсолютно не деловой подход. Вообще нельзя ставить жирные галочки только на «Тулысе» и на зарубежных гастролях. Что делает театр все остальное время?

– По сути вы говорите о работе театрального менеджера?

– Да, если уж по сути, я и есть профессиональный театральный менеджер, на кого и учился. Но это никому не нужно, потому как в моем представлении театр, даже если это бюджетное учреждение, должен работать иначе, а не просто плыть по течению.

– У вас три сына. Как складываются их судьбы?

– Старший, Андрей, учится в ГИТИСе, прошел кастинг, сегодня находится в Германии на международном фестивале, где идет отбор на постановку оперы «Тоска». Это может послужить серьезным толчком в его карьере. Средний, Саша, учится в политехе, что-то из области мехатроники и робототехники. Младший, Алексей, победитель республиканского вокального конкурса, на мой взгляд, перспективный оперный певец, собирается в армию, но категорически не хочет идти в военный ансамбль. Хочет трудностей, ВДВ и ничего более.

– Вы самокритичны? Не считаете себя недооцененным?

– Самокритичность у меня зашкаливала и одно время мешала жить. Была такая фишка: я просыпался и начинал себя грызть, сомневался, порой отменял то, что запланировал, давал задний ход. А потом приучил себя не прислушиваться к сомнениям. Что касается недооцененности, нет, конечно, за плечами столько проектов, столько людей, талантов, с которыми довелось работать. И еще: сегодня я понимаю, даже если меня не использовали в полную силу, так уж сложилось. Надо больше жить для семьи. Как ни крути, это самое главное в жизни.

Марина ЩЕРБИНИНА

Фото Артура АРТЕЕВА